Свора

– Боюсь, вместо Библии он держал в руках автомат, а под сутаной прятал гранаты, – Виктория отнюдь не разделяла всеобщего восторга по поводу очередного бравого революционера, давшего толчок бредовой, маниакальной идее о мировом господстве. На сей раз с применением священных имен, которые действуют не хуже любого наркотика. – С ним можно как-то связаться?

– С каких пор ты питаешь слабость к носителям креста? Я уверен, что у него под сутаной не только то, что подорвет половину деревни, но еще и кираса крестовидной формы. Не находишь это весьма и весьма ироничным?

– Он выступает на телевидении и имеет определенное влияние в своих кругах. Это можно и нужно использовать. Слышал выступление Волкера по этому поводу? Он явно разозлился.

– А ты получаешь от этого плохо скрываемое удовольствие. Опасайся! Не осуждай и не будешь осуждена, – воздев расставленные ладони к небу, Салливан спародировал знаменитого апостола, однако это не произвело должного эффекта на скептически настроенную женщину. – Не вопрос, я наведу про него справки и уточню необходимую тебе информацию.

Но он не успел покинуть так называемую обитель порока, как в главный кабинет ворвался консьерж Эдема. Обычно он никогда не изменял своим благородным привычкам ходить на манер вельможи – неспешным шагом и со вздернутым подбородком, подчеркивающим все детали незаурядной внешности. О его изящности говорил не только лоснящийся темно-синий пиджак и налакированные ботинки, но и усы, которые он любил больше всего на свете. Каждодневно страдая от воска и геля, они уже не могли принять никакую другую форму, кроме как ласточкиную, с двумя тонкими кисточками на концах. Именно по этой причине его называли Пуаро. Несмотря на всю комичность образа, все это отнюдь не казалось напускным или натужным. Ему просто нравилась неординарность, подтвержденная блестящим и проницательным умом.

– Что такое, Гастин? – покрасневшее круглое лицо привратника и маленькие, бегающие глазки явно намекали на беду.

– Ваш дядя. Он пришел сюда и ждет Вас внизу.

Ждет? Обычно Райджел врывается в клуб и требует подать ему чье-то сердце или голову на блюде. И он получает то, что просит, потому что иногда проще согласиться на требования, чем объяснять, почему это невозможно. Но на сей раз что-то пошло не так. И это нехорошо. Быстро спустившись в бар, Перри обнаружила родственника за одним из столов в дальнем углу. Он дергался, постоянно оборачивался и периодически вытирал пот со лба. Раньше с таким человеком приходилось быть опытным дипломатом, балансирующим на грани собственной выгоды и вынужденного отрешения от всего эдемовского сброда. Ибо уважаемый политик мог взорваться в любую секунду из-за одного неосторожного или правдивого слова. Такова семейная традиция, переходящая по наследству лишь достойным.

– Что случилось? – их отношения и без того оставались натянутыми – в последний свой кризис он вломился в заведение и, в порыве слепой ярости, швырнул стул в одного из свидетелей семейной сцены. В такие моменты она жалела, что поблизости нет журналистов и фотографов.

– У меня серьезные проблемы с твоим… с Волкером, – замешкавшись, Флоррик плотно сжал кулаки, пытаясь сдержать рвущиеся наружу ругательства. – Сегодня в Парламенте был негласно поднят вопрос о лишении меня мандата и неприкосновенности. Я начал задавать справедливые вопросы: по какому праву? Но мне никто не ответил. Все пожимали плечами, бросали сочувственные взгляды и желали удачи. Только один нашел в себе смелость посмеяться надо мной и передать наилучшие пожелания от Кардинала. Я все понял и позвонил, куда нужно, чтобы назначить встречу. Мне даже не отказали, не придумали нелепые оправдания и не сослались на болезнь самого виновника. Нет, спустя пару минут после разговора мне на почту пришли часы приема и мое место в очереди. И нет, я не был поставлен в самый конец, на одну из последних дат в середине следующего года. Все было гораздо изящнее: меня занесли в приоритетный список и предложили, если выдастся свободный денек, явиться через пару часов. Я не мог не уважить поганого президентского плебея, ты же знаешь. Но он был очень дружелюбным: улыбался, предлагал выпить, спрашивал совета. Но под всем этим напускным добродушием скрывалась мерзость и подхалимаж. В конце концов он посочувствовал мне в связи с недавними событиями о решении лишить меня всех привилегий. И я… пожалуйста, выруби эту ересь! – последний крик относился к бармену, вслушивающемуся в речь знаменитого пророка. Ее крутили по всем каналам за исключением тех, которые принадлежат самому Вождю. – Мир сходит с ума, а вы еще потакаете тем, кто ему в этом помогает! Хотя я отвлекся… не выдержав, я заявил, что знаю о его причастности к моей проблеме. Он не стал отрицать. Знаешь, чем в итоге закончилась наша славная беседа? Он попросил меня поблагодарить тебя за то, что ты сказала ему правду, раскрыла глаза на истину. Он принял твой ликбез во внимание и решил действовать. На сей раз без любезного милосердия, проявленного по отношению к тебе.

– Вас к телефону, – осмелившись прервать монолог яростного человека, у коего хотели отобрать все самое дорогое – регалии и почет, – консьерж поднес без конца трезвонивший телефон к уху хозяйки. – Это важно.

– Черт возьми, что у вас там происходит? Почему меня остановили на границе и начали осматривать весь груз? Виктория, они угрожают мне автоматами, если я не открою кузов! Какого хрена?! Только наш конвой остановили, при этом ссылаясь на новое постановление правительства о каких-то там сраных мерах безопасности. Так называемая антитеррористическая проверка, – на фоне слышались рваные голоса и рев моторов. – Меня называют террористом и угрожают пристрелить на месте! Это люди того ублюдка Волкера, я их чувствую.

– Что ты натворила? – Флоррик по мере того, как его племянница изменялась в лице, превращался в параноика и требовал объяснений своим басистым тоном. Он ненавидел неведение. Оно пугало его, так как оставалось неподвластным влиянию одного из самых могущественных депутатов.

Что она натворила? Ничего. Просто в очередной раз отказала Арману. И, видимо, в последний. На этот раз он не простил унижения и усиленно скрываемую боль. Его гордость сильно пострадала и пробудила коварнейшего искусителя – мстительность. Следовало быть с ним осторожнее и дальше играть роль заблудшей овечки, нуждающейся в покровители без дополнительного бонуса в виде постели. Что же, им удалось продержаться семь лет. Иногда приходит время сказать хватит. Ведь они оба, представители собственных партий и интересов, кардинально противоположных друг другу, набирались сил, чтобы диктовать остальным свои условия, чтобы стать тем, кем они являются сейчас. И потребность уничтожить единственного соперника вполне оправданна в рамках дурного мира.

Иначе нельзя.

– Слушай внимательно, Кларк. Твоя задача: сохранить груз любой ценой. Если понадобится стать на колени и поцеловать им ботинки – ты это сделаешь. Если они попросят документы – ты их дашь без единого звука. Если начнут угрожать – ты не станешь делать этого в ответ. Если убьют Тома или откроют огонь – ты будешь спокойно за этим наблюдать. Ты меня услышал?

– Связь еще никогда не была такой идеальной, как сейчас. Принято.

Виктория не собиралась задерживаться в клубе дольше положенного. У нее появились неотложные дела, отныне ставшие приоритетными. Поднявшись из-за стола, она, не сказав ни слова, двинулась в направлении личного кабинета, где оставила вещи. Дядя промолчал. Изредка он делал вид, что с ним невозможно прийти к взаимопониманию, однако это напускное. Он прибыл просить о помощи, не сказав об этом напрямую. Гордость не позволяла. Тем не менее, его услышали и приняли к сведению все пожелания. На этом свете еще не было ни одного человека, который мог бы навредить клану Флоррик-Маргулис и остаться безнаказанным. Ради этого создавалась Свора, ради этого страдали другие и ради этого все изменилось. Поэтому никакому напыщенному ублюдку не удастся стереть великое наследие с лица земли.