Страница 19 из 29
— Да, не в нем. Но давай все-таки остановимся на этой версии с подарком.
— Хорошо. Только я плевать на него хотел.
Вот и поговорили.
***
А вот когда оно приходит, это второе сентября… Весь этот день, солнечный, но не жаркий, я как во сне. Я что-то делаю, что-то говорю – а вокруг меня звенит тишина, только чувствую ветер за набегающими облаками и запах осени в южном воздухе. Город дышит осенью, хотя ее примет еще нет и в помине, да и будут ли они здесь в краю вечного лета? Но я чувствую ее – эту осень: прохладу, как мимолетный взгляд Дэна, золото, как в его взгляде. Расплавленное, с отчетливой примесью северных ветров, со снегом в Сахаре, оно преследует меня, и я опять забываю, как это - ровно дышать.
Вечер опускается, застав врасплох. Дом наполняется людьми, странно звучат их голоса, странно улыбаются они, обращая внимание на меня. Я сбегаю, беру в охапку Мишку и ухожу на прогулку. Это сильнее меня, этот страх, эта боязнь потеряться там, потерять последние ощущения Дэниэла, того, что он еще совсем немного – мой и ничей другой.
Мы идем на знакомую площадку, и я честно благодарю небеса, надоумившие няньку взять выходные. Наблюдать за Мишкой – это такое мое личное сейчас безмятежное, широченное счастье.
Домой мы возвращаемся в густых, тягучих сумерках. Дом светит мягким, радушным светом, который смягчает прямые, резкие бетонные углы. Он почти украшает бетонные стены, отчего этот дом, больше похожий на автобусную остановку, почти начинает мне нравиться . Если бы не этот людской гул, не эти голоса, я бы смогла его полюбить наверное.
Я выбираю меньшее из двух зол: провожу дитенка в гостиную и сдаю папке. Скомкано отвечаю на приветствия и так же сбивчиво отвечаю на какие-то вопросы, мимоходом замечаю Алекс (ух-ты, она вблизи даже красивее, чем на экране, надо бы папе потом рассказать) и в очередной раз за этот день сбегаю – на этот раз в самый дальний и темный угол сада.
Здесь красиво и наконец-то тихо. Зелень увивает стены, превращая угол, в котором я располагаюсь на каменной скамейке, в какое-то магический мирок. Качаются на легком ветру бумажные фонарики, где-то, посреди зарослей травы трещат сверчки. В неглубоком бассейне напротив, среди лотосов и еще какой-то зелени, плавают яркие рыбки кои. Выхожу из тенистого убежища, сажусь на край бассейна. Ну, наконец-то можно стереть с лица эту «голливудскую» улыбку, фальшивую и приторную. От нее сводит скулы и тошнит. Закрываю глаза.
Музыка, одна мелодия на миллион, одна единственная, которую узнаю по первым аккордам… откуда она здесь? Распахиваю глаза. Откуда здесь Дэниэл, к кому он идет так твердо, на кого смотрит так исступленно?
- Наташа…
Да ну нет, просто я задремала и мне снится сон, самый лучший в мире сон.
- Наташа…
Нет, слишком все похоже на явь, и нежный ветер, следующий за ним по пятам, и этот запах – вишневый? - смешанный с табаком и одеколоном, и огоньки в глазах, тысячекратно отражающиеся в темных-темных глазах фонарики… нет, все это слишком реально, чтоб отгородиться сейчас. Вечер качнулся мне навстречу, и вот я рядом, близко-близко, так, что сойти с ума можно прямо здесь, перед ним тронуться умом на веки вечные.
А музыка все звучит и звучит – и до меня доходит, что Дэниэл ведет меня в танце, плавно, настойчиво и так, что сопротивляться не получается. И только опереться на его плечи, поддаться движению, поплыть по мелодии вслед за ним. Мечта, ты сбываешься?
- Я дурак, такой дурак, молчал. Знаешь, прятал глубоко, но ничего не вышло. Наташа, это сильнее меня. Я хотел, старался отгораживаться, но поздно уже. Ничего не поможет. Какие-то здравые мысли о том, что не мальчик уже… Я скучал… - только горячее дыхание по коже щеки, шеи, ключицы и твердые ладони на талии. Уплываю?
- Дэниэл, я… я тоже скучала, адски. Я думала, - почему-то через всхлипывание, - я еду сюда не к тебе. Но, как же я без тебя? Зачем я без тебя?
А мелодия ведет и ведет. Вплетается в вечер. Переплетает наши ладони, пальцы, тела.
- Пойдешь со мной? – таким душераздирающим шепотом, что как тут ответить отрицанием?
Песня звучит и в доме, она идет за нами, провожает нас… Краешком ускользающей, растворяющейся в этом волшебстве отстранённой вежливости, выдержки и не до конца еще помутнённого разума замечаю – какая же красивая у него спальня…
***
— Почему ты должна уехать? — Дэниэл легонько дует на локон, выбившийся из прически, и аккуратно заправляет его за ухо. От этой застенчивой, теплой ласки, я жмурюсь, давая мягкой волне ответной нежности подняться во мне. Он может вот так: вести себя невинно, будто ничего не было несколько минут назад, будто он и не ломал меня вовсе, вколачивая себя — вышибая из меня свое имя. Будто он не делал ничего, что могло бы вырывать из меня крик и стон, а теперь вот вгоняет во все оттенки красного.
— Дэниэл, — я слегка отстраняюсь, специально, чтобы дать ему снова сгрести меня ближе, — Не надо, пожалуйста.
— Почему? — он тянется за мной, впечатывая, заключая в кольцо рук.
— Ты ведешь себя… хуже Мишки!
— И что? — смотрит на меня сверху вниз и улыбается, так, как умеет он один. Только взглядом.
— И то. Меня ждут дома. Кроме того, мой отпуск заканчивается, и я обязана выйти на работу в ближайшее время, — не хочу сейчас думать о чем-бы то ни было, кроме его губ и рук.
Дэниэл отрывается от созерцания моей спутанной макушки, приподнимает лицо к своему и смотрит, теперь уже совершенно сосредоточенно.
— Наташа, — я едва сдерживаюсь, чтобы не прыснуть смехом. Я все еще не привыкла к тому, как он слегка коверкает мое имя, — Не смейся, пожалуйста, девочка.
В его глазах за серьезностью мне чудится тоска. Там дальше, за моим отражением в них — она — желтая, осенняя тоска. Хороший мой, что же мне делать? Сердце и правда умеет вот так — разрываться в клочья. Зачем же я сюда приехала? Зачем дала этот разрушительный шанс связать нас?