Страница 15 из 29
Я гуляю по раскаленному, белому-белому городу до сумерек. Я покупаю мороженое и сувениры – большие розовые ракушки и янтарные бусы – на набережной.
А потом внезапно на город, с его морем, узенькими улочками, причалами и набережной, падает ночь. Стремительно темнеет. Сразу выкатывается огромная луна цвета апельсина. Она зависает над в миг почерневшим морем, на котором сегодня сплошной штиль. Рассыпаются звезды.
Я задерживаю шаг, чтоб послушать скрипача и прячу глаза, когда тот заводит тягучую, томную мелодию танго. Мне все это не нужно. Мне не нужно, чтоб мое сердце пропускало удар, а мозг срывался в какую-то сферу магических, нереальных сцен с Дэниэлом и мной самой в главных ролях. Не надо представлять, с первых затягивающих аккордов, как мы танцуем на набережной. И не надо, чтоб было неважно какая набережная под нами, только чтоб вот такая луна над морем. Не надо видеть вот так отчетливо, как наши ступни плавно двигаются по терракотовым плитам в такт сердцу. И не надо ощущать, как мое дыхание сплетается с его, а его руки так крепко и так нежно держат меня, что только сдасться в его власть и не думать больше ни о чем.
Я одергиваю себя, попутно замечая, насколько я все-таки завралась
И все это, весь этот горящий ночными огнями и апельсиновой луной, город, как параллельная вселенная, где о тебе и слыхом не слыхивали. Какой такой Дэниэл Риз? Под этими звездами, под этим черным небом? Нет! Ему место посреди белой ночи, он и остался там, это я уехала, это я бросила - так думать, значит обманывать саму себя. Но на краткий миг, пока я решаю какой маршрут мне выбрать до дома, чтоб не встретиться с еще какой-нибудь выворачивающей душу музыкой, мне становится легче. Совсем немного.
***
Дом спит. Не горит даже ночник над кроватью родителей. Мерцает только бра в прихожей. На кухне обнаруживаю тарелку с печеньем, заботливо прикрытую салфеткой. Меня ждали. От этой мысли по телу расходится тепло. Хочется зажмуриться. Ем печенюшки и гляжу в окно. Ночь, густая как чернила каракатицы, настолько непривычна, что даже проведенный на юге день кажется сном. Я? Здесь? Ну бред же!
Пробираюсь в свою комнату, падаю в кровать. Но заснуть не получается: не хватает тебя, твоего дыхания, не хватает перламутра за окнами. Ночь, южная, насыщенная, слишком темна. Но и не в ней дело: воспоминания, в них вся проблема. И то, что от них никуда не деться. До того позднего утра, того жуткого и отвратительного утра я была так счастлива, как никогда в жизни. Совсем немножко, и все же - это только мое теперь.
Но кое-что прошло мимо меня. Так обидно, что мне достался только пересказ о тех днях, что я упустила от какой-то глупой обиды что ли. Мне пересказали, как был счастлив Мишка, как он все больше и больше привыкал к тебе, как тянулся, как вы дурачились. Ты даже катал его на плечах, улыбки не прятал. А что с тобой случилось, когда он впервые улыбнулся именно тебе? Ты не поверил сначала, переспросил, потом еще раз, уточнил — и сам расплылся такой же улыбкой. Неужели это не было правдой? Неужели все это - сказка? Ладно, пусть так, тогда мой побег не напрасен. Тогда у меня есть хотя бы одно чертово оправдание!
***
Оставаться в стороне от тебя при всем желании не получается. Элла Владимировна почти каждые три дня звонит, передает новости. Проклятущий интернет пестрит новостями о тебе, и «милом русском малыше». Проклинаю своё знание английского, потому что оно позволяет почти на автомате прочитывать все статьи. Ну, и фотографии! Ты необыкновенно открыт, ты позволяешь, хоть и не позируешь (этого, наверное, я бы тебе не простила никогда), ты открыл доступ. В своей манере, но все-таки доступ. Кроме того, ты почти все время в разъездах. Кто в это время с Мишкой? Кто занимается им? Кто рядом с ним, когда он тоскует по тебе? Ты в ответе за него! Разве не понимаешь? Дэниэл!
Что мне остается? Только хлопнуть с досады крышкой ни в чем неповинного ноутбука. И не тереть глаза, когда реву закрывшись в комнате.
И все-таки прятаться и сбегать не выход. Никогда им не было и вряд ли будет.
- Ты сама не своя, Ната. Что-то случилось там? - мама как всегда деликатна.
Вопрос задается спокойным тоном, в процессе нарезки баклажанов для запекания. Втягиваю аромат базилика и чеснока, которыми мы будем их фаршировать. Мне не хочется отвечать, не хочется выносить все, что было и быльем поросло. И я вполне себе могу пропустить вопрос мимо ушей. Только это будет ну как-то уж совсем по-детски.
- Все сложно – и почти умоляющим голосом добавляю, - Я, правда, не хочу сейчас это обсуждать.
Не вздыхай, мама. Разве твоя вина, в том, что твоя обожаемая доця втюрилась по уши в того, в кого никак не следовало?
На кухню заглядывает папа. И он как всегда более прямолинеен.
- Секретничаете, девочки?
Мама улыбается, а я дергаюсь. Знаю ведь: выудит он, рано или поздно все до последнего. Расколет, как орешек.
- Пап…
- Давай-давай, выкладывай! Мы же не слепые с матерью,- мама только прикрывает устало глаза, - Она себе места не находит. Тебя кто-то обидел?
- Никто меня не обижал… — а дальше все как-то само. И вот я уже сижу рядом, уткнувшись носом в папину шелковую жилетку, а слезы все катятся и катятся. Мама выключает печку и я даже не замечаю, как она тихонько уходит с кухни.
Все сразу раскладывается по полочкам от папиных комментариев, наводящих вопросов и тезисов.
- Ну, и чего ты раскисла? Билет тебе до Лос-Анджелеса купить что ли?
- Паап! Ну что ты!
- С его, мужской точки зрения, он и сказал и сделал вполне достаточно. Вот то, что до тебя дошло по-другому - твои собственные проблемы… серьезно, ведь умная же девочка! Пойми ты, как бы там не было - его первое и основное состояние - актер, публичная личность. Вот, судя по всему, и приходится периодически вести себя соответственно. Я, конечно, не эксперт, но с чего ты решила, что «твой, личный Дэниэл» тогда закончился? Может, если бы вы, юная леди, были немного терпеливее, а не как обычно — взъерепенивались и ершились при первой же возможности…