Страница 3 из 11
– Ларка, говори матери! – воскликнула Маня, у которой кончилось терпение. – Иначе я сама всё додумаю – будет хуже!
– Славка нас познакомил. Уже потом, когда Вера ушла, он мне признался, что у них тёплые, дружеские отношения, – продолжила Лара, – но его родители, – она кивнула в сторону окон Ицика и Вали, – делают ему вырванные годы. Что вам на это сказать?
– Там есть на что смотреть? У нее есть вид? – спросила дочь, имея ввиду женщину Славика. – Или таки не на что плюнуть?
– Не знаю, что Славка в ней нашел, но на каждый фрукт есть любитель, – ответила Лара, пожимая плечами. – Бывают женщины моложе и интересней.
– Ко всем её недостатком она хотя бы еврэйка?
– Как раз нет. Она из Молдавии.
– Так я и знала! – Маня хлопнула по столу ладонью. Отодвинув с грохотом стул, села к кухонному столу, подперев голову кулаком. – Ларка, налей матери чай, а то мине в роте пересохло от расстройства за рэбёнка, – она подняла на дочь взгляд. – Хорошо тибе, ты у нас с папой красавица. А Славка!? Стоит посмотреть на его папашу и сразу всё станет ясно без слов. – Ларка, у тибя остались незамужние подруги или что? – спросила неожиданно. – Славку надо пристроить в нормальную еврэйскую семью.
– Мама, кому нужно такое счастье? Не смешите меня!
– У твоей знакомой, кривой на ногу Зойки Бинц, нет мужа, – не слушая дочь, продолжала Маня. – Сведи Славку с ней! Пристроим обоих!
– Зойка не кривая на ногу, у неё стеклянный глаз, что вам надо всё путать? Её любовник – муж двоюродной сестры Райки, продавщицы из молочного магазина, обещал, что они поженятся, когда он станет вдовцом.
– Его Сонька плохо сибя чувствует? Она здорова, как лошадь! Скорей Сонька овдовеет, чем Монька жениться на одноглазой Зойке! Нет, ты объясни матери, что плохого в Славке? Во всяком разе у него две здоровые ноги и нет стеклянного глаза! Порядочный мальчик! Учитель! Говорит на английском языке! Клад для нормальной скромной девушки!
– Ничего против не имею, но Славка какой-то странный. Сейчас в моде другой тип мужчин.
– Какой тип, Ларка?
– Говорю, что думаю, а вы думайте, что хотите.
– Может у мальчика плохое зрэние?
– Мама, что вам придумывать за Славку? Причем здесь зрение? Он или стеснительный, или я не знаю.
– Во всём виноват шлимазл Ицик, папаша его!
– Причем здесь Ицик! Мама, что вам надо искать виноватых! Славка такой уродился!
– Так я тибе, о чем говорю! Как у такого шлимазла, как его отец, могло рОдится что-то другое? В молодые годы этот шмендрик отгулял и за сибя, и за будущего сына! Покойный Шауль – отец Ицика, до сейчас в гробу переворачивается! «Ой, Ицики, мой Ицики», – носилась с ним мать его – дураковатая Фрейда. А Ицика надо было уже тогда лупцевать (пороть) раз в день – с утра до вечера. Гулящий был, ой, гулящий! Сколько девок перепортил! Ларка, ты не прэдставляешь сибе сколько ему приводили порадошных еврэских девочек для знакомства. Он на смотринах такое витворял, что тибе лучче не знать!
– Ицик, Валька! – свесившись из окна кухни, громко крикнула на весь двор. – Что вам болит женячка Славки? Дайте рэбёнку попробовать, что такое семейная жизнь! Может, ему самому не захочется такого счастья!
– Маня, не делайте сцен! – отозвался Ицик из своего окна, словно только и ждал её вопроса. – Это мой син! Шо ему горит жениться на чужой вдове с рэбёнком! Пусть найдет порадочную еврэйскую девочку и сделает ей семью! Шо я против?
– Что тибе рано? – не унималась Маня. – Славке тридцать лет, он уже алт бахур (старый холостяк)! Я считаю ему пора жениться, а там видно будет!
– Маня, при всем моем уважении к вам, не лезьте не в свои дела. Со своим сином я сам разберусь! – крикнул Ицик в ответ.
– Сам? Ой, вей! Это, когда ты что-то делал сам? – возмутилась она. – Кто тибе с Валькой помогал воспитывать сына? Кто викормил молочной сиськой твоего Славку и моего покойного Брониславчика? Ты? Валька? А, может быть, твоя мамаша, которая от тибя отказалась потому, что ты женился на гойке!
– Гойка в нашем роду! Азохэн вей! – кричала она на весь двор. – Твоя покойная бабка Эсфирь нашла тибе невесту – Софку, двадцати восьмилетнюю корову, дочь кривого Фимки Ройзмана с Пушкинской, которую никто замуж не брал. Но Эсфирь знала, что девочка хоть и страшная, как черная оспа, но за неё родители дадут хорошее приданное, лишь бы видать замуж за первого попавшегося дегенерата! А что ты? Ты плювал на старание и мнение родственников!? Помнишь, что ты сделал? Нет? Так я тибе напомню! Ицик, раз в жизни будь человеком и скажи правду! – кричала Маня. – Молчишь! Ты женился на правнучке пролетарского чекиста Соколова – Вальке, которая была брюхатой от тибя. Шмок! (недоразумение). РОдная мать от тибя отказалась и переехала жить к своему любовнику! А уважаемая Эсфирь Давидовна – твоя мудрая бабка, взяла и умерла всем вам назло! И такую судьбу ты желаешь единственному рэбёнку? А что ты не рассказал Славке, кем был его прадед по материнской линии? О его знаменитых подвигах! Молчишь? Герой! Отобрать у бедного ювелира последние камни, чтобы вименять их на пролетарские штаны и пару сапог, а жене, – на мгновение Маня замолчала, стараясь что-то вспомнить. – Ларка, – крикнула дочери, – что прадед Вальки, Сашка Соколов, в 1918 году купил своей первой жене Галке, за конфискованные у покойного Моисея Карловича камни?!
– Он сделал гешефт (выгодная сделка, обмен) с самим «Сивым», вором с Арнаутской, обменяв у него пару бриллиантов на кожаное пальто, а потом его же посадил за скупку краденного!
– Пожалуйста! Свидетель! Она знает всё! Моя дочь! – Маня указала пальцем в глубь квартиры.
– Тётя Маня, какой из Ларки свидетель? Шо вам надо все преувеличивать? Её тогда на свете не было! Шо она помнит из того, шо не знает?
– Как это «на свете не было»? Все, что знаю я, знает моя дочь! Ты не забывай, кем была Мария Ароновна в годы, когда партия послала её на отвэтственную работу! Я работала с самим товарищем Муровым! Фрол Сергеевич был главным чекистом города Одессы! Я знаю всё и про всех больше, чем любой одессит знает про сибе самого, – баба Маня прокашлялась, прочихалась, высморкалась, утёрла ладонью нос и продолжила. – Ицики, скажи мине, когда твоя рОдная мать увидела в первый раз своего единственного внука? Молчишь? Спратался за занавеску! А я тибе скажу! На твоих похоронах, когда Славке шёл двадцатый год! Если бы твоя мать не получила телеграмму, что ты скончался, не приехала бы до сейчас! Я права? Баба Маня помнит всё! Ларка, – крикнула, – ты помнишь этот нэйтмер (кошмар), когда Фрейда приехала на похороны Ицика?
– Чьи похороны? – переспросила Лара, жарившая на кухне котлеты, слушая по радио песни Эдуарда Хиля.
– Ты не помнишь? – спросила, поворачиваясь к ней лицом.
– Что? Что я должна помнить? Скажите, что хотите, и я вам вспомню! – отозвалась, переворачивая пригоревшую котлету.
– Похороны Ицика! Ларка, что тибе молчать матери? Что ты миня заводишь! Ты не помнишь, как Фрейда рассказывала, что получила телеграмму о том, что Ицик скончался?! На почте перэпутали, а она не обратила внимания, что в телеграмме фамилия чужая, имя чужое, улица, номер дома и квартиры не тот. Там было написано: «Коля умер. Похороны через три дня. Зоя, приезжай немедленно», – и она припёрлась.
– Ой, не могу! Цирк! Мама, а вы помните, как она появилась во дворе? Похоронный венок висел на руке, как дамская кошёлка, а на нём черная ленточка с надписью: «Дорогому синуле от любимой мамочки». Ицика чуть кондрашка не хватила, как увидел это представление! – вспоминала Лара.
Баба Маня уже не слушала дочь.
– Ицик, позови Вальку! Что мине с тобой нервы портить! Ты такой же адиёт, как сорок лет назад! Валька, вигляни в окно, а то хуже будет! – потребовала Маня.
– Тётя Маня, клянусь вам, я же не против! Пусть Славка жениться на ком хочет! – отозвалась жена Ицика. – Хоть на Райке из молочного магазина. Хоть на разведёнке с ребёнком или на своём друге Адике, скрипаче из филармонии. Это всё он, – она ткнула пальцев за спину, где за занавеской прятался муж. – Мне какая разница? Главное, чтобы Славке хорошо было. Мне что ли с ними спать! Я на все согласна, – кричала Валька из окна спальни. – Я внуков хочу! Дождёшься от него внуков! Скорей сама себе Снегурочку рожу!