Страница 89 из 111
Воспоминания о тех чувствах потихоньку прокрадывались в сердце, в душу, заставляя помнить, что в мире такое есть, но ещё не понимать, что есть это только у Тома. Не подозревая разумом о своём влечении, она глупо поддавалась своим чувствам, которые вели её искать испытанное ранее неистовое тепло, что по её мнению должно быть у каждого человека. И эта неосознанная жажда тепла привела её к Маклаггену, в котором она по своей же вине обманулась. Он был тёплым как друг, с ним было приятно говорить и слушать его, но кто знал, что его чувства были сравнимы с животным интересом к ней? Конечно, Гермиона взрослеет, ей семнадцать лет, она только-только подступает к краю осознанной взрослой жизни, а вместе с ней становится прекрасной, утончённой и привлекательной, сбрасывая очертания детской невинности с лица. Но ей — девушке, не познавшей, что чувства у человека бывают не только возвышенными, но и приземлёнными, было ужасно тяжело осознавать, что она оказалась жертвой животных желаний. С её разбитыми Томом идеалами такая осознанность ещё больше стала загонять в угол проблем, с которыми она в одиночку точно была не готова справиться. И она, не раздумывая, бросилась к магии, которая должна была дать уверенность и невероятной силы защиту, которая была так необходима ей. Она позволила Тому подойти к себе, в котором было то, что ей стало важным. Она видела в нём оплот волшебства, всей душой проникаясь к нему и различая красоту не только в чужих чувствах, но и в самом человеке, который давал ей эти чувства. И на следующий день она уже осознанно бежала к Тому, чтобы разглядеть в его глазах настоящую бездну прекрасного и восторженного, дать себя растерзать теплом и мягкостью, не подозревая, что у Тома есть намного больше и что он готов без остатка поделиться этим с ней.
И до глубокой ночи не только магия, но и сам Том не выпускал её из своего плена, проникаясь к ней не только теплом, но и самой настоящей страстью. Он обнимал её легко и, может быть, даже иногда отстранённо, не выпускал из рук и мягко прижимал к себе, давая лишь необходимое количество энергии на то, чтобы ею овладела безмятежность. И кругом стояла тишина, а с неба всё так же сыпал снег, оседая на волосах и одежде и успокаивая своей заворожённостью. Эта ночь в чужих объятиях давалась Гермионе на то, чтобы она смогла принять маленькую часть тепла, которой вскружил ей голову Том. Он заставил её принять часть отдаваемых им чувств и заставил признаться себе в том, что не он принудил её к тому, чтобы она смогла испытать к нему странную привязанность, а она сама привязалась к нему одной единственной нитью, присутствие которой раскрыло ей глаза на происходящее. И стоило ли радоваться тому, что Том отвечал взаимностью на её привязанность? Гермиона не знала, но знала точно, что это было его условием, а значит целью или средством для достижения какой-то более высшей цели.
Это ужасно пугало и приводило в оцепенение, ведь Гермиона быстро догадалась, что Том непростой человек и готов идти даже по головам для достижения своих целей. Были ли его чувства наигранными и средством для достижения влюблённости Гермионы или они были настоящими?
Это терзало и медленно убивало. Если Гермиона пыталась свыкнуться с мыслью, что Том ей оказался совсем небезразличен несмотря на то, каким пугающим и опасным он был человеком, то она не могла совсем свыкнуться с мыслью, что может оказаться куклой в чужих руках, которая будет управляема прихотями самого кукловода. Но это не мешало признать, что снова Том был прав, что её согласие влюбиться в него, было вопросом времени, потому что несколько дней назад Гермиона сама запустила этот механизм, различая в его выразительных антрацитовых глазах красоту его магии и невольно подмечая, как же шла ему даже насмешливая улыбка на слегка заострённом лице с впалыми скулами, придающими ему аристократичности и величественности. Не только его магия была прекрасной в этом мире, но сам он обладал не меньшей притягательностью, которая могла вызвать пристрастие к постоянному наблюдению за тем, как меняется его взгляд и мимика лица. И больно закусив губу, Гермиона с тяжёлым сердцем признавалась себе, что не может устоять перед таким красивым, очаровательным, загадочным и таинственным человеком, от которого веяло чем-то мистическим, что не лишено опасности и угрозы. Она хотела бороться с этим, но не знала каким образом. Привязываться к Тому было слишком неразумно, но, продолжая дальше сжимать подоконник до боли в пальцах, она не могла ничего сделать с иголками, воткнутыми, кажется, уже в каждую клеточку её тела, заставляя мучиться от сладких и болезненных ощущений. Она готова была застонать от безысходности, пытаясь каждый раз отогнать от себя красивый образ, накрывающий её своей величественной тенью. И даже когда Гермиона прошла в ванную комнату, предусмотрительно обходя стороной стеклянный шарик, наполненный таким же тёмным антрацитовым туманом, как и глаза Тома, в отражении зеркала её преследовал блеск, пугающий своей таинственностью и угрозой. Гермионе уже хотелось истерично смеяться от чувств, что вызывал в ней Том. Это было нелепо, глупо и наивно, но это оказалось самой чистой правдой. Неизвестный человек, который назвал себя Томом, за две недели свёл её с ума. И это было страшно.
Гермиона заставляла себя вернуться к мыслям о секретах, которые хранил Том. Стоило ли выискивать что-то дальше или нужно было довериться его словам, что с выполнением его условий, количество этих безумных дней будет не больше, чем количество пальцев на руке? Даже если она решит что-то искать, то она не имела представления что и где искать. Она уже выяснила, какая диадема попалась ей в руки, выяснила, что она найдена Томом и принадлежит теперь ему, и выяснила, что на неё наложено какое-то заклинание тёмной магии, которая и заставила её проживать один и тот же день постоянное количество раз, проводя эти бесконечные часы в муках и страданиях. Единственное, что она могла сделать — это искать само заклинание. Но как его найти, если в мире сотни заклинаний, и у неё нет доступа к книгам с тёмной магией, потому что весь библиотечный материал был школьного уровня, а значит не такого опасного? Разве что в кабинете директора можно было различить определённое количество книг, очевидно изъятых из запретной секции библиотеки.
Вытирая лицо полотенцем, Гермиона снова посмотрела на себя в зеркало и неожиданно вспомнила, что вчера ей в руки попалась книга «Тайны наитемнейшего искусства», в которой говорилось о таком понятии, как крестраж, информация о котором нужна была её другу — Гарри. И она решила, что сначала поможет Гарри с его проблемой о крестражах, которые каким-то образом касались личности лорда Волан-де-Морта, ведь о нём Дамблдор постоянно твердил на дополнительных уроках другу, а заодно будет по совместительству изучать запрещённую литературу, хранящуюся в кабинете директора.
«Тайны наитемнейшего искусства» — эта книга вскоре оказалась у неё в руках с помощью манящих чар, которые притянули её из кабинета профессора в открытое окно прямо в руки. Садясь на кровать и ощупывая переплёт из кожи, Гермиона открыла книгу и пробежалась по главам, которые вчера пыталась увлечённо прочитать и понять. Она вспомнила, что крестражем называется магический предмет, созданный с помощью тёмной магии. Этот предмет заключал в себе кусочек души волшебника, что расщеплял свою душу пополам с желанием обрести бессмертие. Пока у волшебника был кусок души, вложенный в какой-то предмет, он становился неуязвимым, потому что его душа оставалась на земле, привязываясь к предмету, в который и была вложена эта сущность.
Дамблдор неспроста вёл разговоры с Гарри о лорде Волан-де-Морте. Гермиона сразу сообразила, что крестражи имеют прямое отношение к тёмному волшебнику, у которого, очевидно, и есть этот крестраж, о котором он и спрашивал в воспоминаниях профессора Слизнорта, когда был ещё студентом. Гермиона с удивлением осознала, что лорд Волан-де-Морт, должно быть, бессмертен, а значит, любая война с ним бессмысленна, пока не найдётся кусок этой души, чтобы его уничтожить. Значит, по этой причине он смог воскреснуть почти два года назад, когда в Хогвартсе проходил турнир трёх волшебников. В ночь, когда Гарри остался без родителей, лорд Волан-де-Морт не погиб, а лишь исчез как физическая оболочка, в то время как его душа выжидала новый сосуд жизни. Ей вспомнился молодой преподаватель по защите от тёмных искусств на первом курсе, который оказался одержимым своим новым господином, что пытался завладеть его телом и разумом и совсем вытеснить бедного профессора из физической оболочки тела. Тогда скитающаяся душа тёмного волшебника искала способ достать философский камень, значит, она просто так не может вернуться в этот мир.