Страница 88 из 111
Том наблюдал за ней всё это время, и, когда Гермиона совсем разозлилась, понимая, что ничего не может найти, он оборвал её на поисках, утверждая, что она ищет совсем не там. Могла ли она в тот раз подумать, что Том ей не соврал? В тех книгах, где она выискивала хоть какую-то информацию, не могло быть ничего сказано о диадеме, потому что она не обладала никакими возможностями влиять как-то на время, а тем более замыкать человека в одном дне. Максимум, что она могла бы узнать, дойдя до описания диадемы Кандиды Когтевран, так это то, что именно она попалась в Выручай-комнате, но Гермиона уверена, что в тот раз ей бы в голову не пришла мысль, что это оригинал, ведь диадема утеряна на множество веков и никто никогда из ныне живущих волшебников не видел её своими глазами. Эти знания ничем бы ей не помогли, потому что Гермиона так быстро надела её на голову, что не успела даже различить гравировку. Только вчера у неё выпал шанс узнать, что это действительно диадема Кандиды Когтевран, и именно она привела её в этот день, хотя не могла обладать никакими подобными свойствами, связанными с изменением времени. И вместо того, чтобы приблизиться к ответу на свой единственный вопрос, эта информация успела породить в голове тысячу других вопросов.
Начать с того, как связаны между собой время и диадема?
Гермиона была уверена, что на диадему наложено какое-то заклинание, изменившее её свойства, ведь вместо того, чтобы стать умнее, что и должна по идее делать диадема, она закинула её в постоянный день, который с каждым разом становился всё мрачнее и страшнее. Уже не то что бы хотелось проснуться в настоящем «завтра», а хотелось просто не просыпаться вообще. Уснуть и не увидеть этот мир, в котором происходили каждый день вещи, настолько сильно поражавшие Гермиону, что она не понимала, как вообще может вставать с кровати, выходить из гостиной и проживать заново этот день.
Если раньше с ума сводили постоянные матчи в квиддич и вечерние посиделки однокурсников, которые снова и снова отмечали свою победу за стаканом виски, то сейчас это казалось смешным и совсем не волнующим. Ей пришлось столкнуться с другими с ума сводящими вещами, из-за которых она была уже не привычной всем Гермионой. Она потеряла себя, обнаружив в себе слишком много качеств, которые не вязались с её представляемыми ранее идеалами. И она потеряла себя, обнаружив, что в этом дне есть человек, который способен перевернуть её идеалы и подвести к тому, что вся её жизнь и взгляд на неё изменились буквально за считанные дни. Гермиона не узнавала себя и не узнавала чувства, которые заполонили её душу и пронзили насквозь так, что кроме глубочайшей растерянности ничего не оставалось. Она запуталась в своих умозаключениях, запуталась, кто такая она, и совсем не понимала уже, что ею движет, управляет, и, самое главное, какого чёрта она может думать только про одного человека, имя которому Том!
Вцепившись в подоконник, Гермиона глубоко выдохнула и опустила голову вниз. Она ничего не знает о мире, в котором оказалась одна, но точно знает, что властелин этого мира знал всё, собираясь выдавать тайны только с одним единственным условием — дать самое сильное чувство, имеющееся у человека, которое должно заставить быть умопомрачительно одержимым и зависимым. Это самое глубокое болото, из которого выхода никакого быть не может, так и имеет ли тогда смысл выбираться из трясины повторяющегося дня, зная, что после него ждёт другая трясина? Ещё более вязкая, топкая, липкая и цепкая.
Не имеет никакого смысла. Она не видела смысла выныривать из одного и нырять в другое, разве что при выходе из этого круга есть шанс найти способ избавиться от странного наваждения, которое было слишком высокой ценой для разрыва этого дня.
До настоящего момента она не верила в то, что можно испытывать какие-то трепетные эмоции к человеку по чужой воле. Это было смешно даже вчера, но к ночи стало не до смеха. Она была права, что чужая воля не имеет веса в этом вопросе, ведь невозможно влюбиться в кого-то по чужому желанию, разве что это будет амортенция, которая привлекает одного человека к другому и то на момент её действия. Отравленный волшебник испытывает невероятную одержимость, видя в объекте своего пристрастия центр всей вселенной. Он становится зависимым и ведёт себя как умалишённый. Гермиона же не вела себя так. С ней было всё иначе. Она прекрасно осознала, что невольно притянулась к волшебнику, который не являлся для неё центром вселенной. Она боялась его и ужасалась его поступкам, однако это не давало повода не видеть в нём то, что может привлечь её внимание и очаровать. Это было по её собственной воле, но когда это произошло? Когда она почувствовала к Тому что-то помимо злости и раздражения?
Гермиона прокручивала в своей голове каждый день, каждую встречу, каждый разговор, и не понимала, в какой момент чувства предали её. Настоящую тяжесть одного и того же дня она ощутила, когда Том вмешался в её жизнь, убив троих однокурсников на её глазах. Он говорил, что сделал это нарочно, объясняя тем, что Гермиона должна избавиться от своего радужного мира, в котором всё стремилось к её идеалам, доверию, напускной самоуверенности. Но только ли поэтому? Разве это не был первый толчок к тому, что она должна разглядеть в нём нечто большее, чем видела до тех пор? Это был первый шаг в трясину. Эти нити, которые вечно преследовали и душили её от мысли о совершённом деянии, постоянно мелькали перед глазами, становясь каким-то обозначением, что именно тогда она подсознательно сама начала связывать себя и Тома, который с удовольствием дал ей в руки конец одной нити, начиная эту игру. Эта игра стремительно уносила её в вихрь испытаний, в ходе которых приходилось мгновенно принимать решения, и её выбор привёл к этому дню, к этому моменту, где она стоит возле окна в новом для всех, но в таком же постоянном дне для Гермионы. Вчера Том привёл её к месту, где несколько дней назад были спрятаны тела слизеринцев, и сказал, что это то самое место, которое связало их друг с другом теми нитями, которые начали вязать всю её судьбу дальше, и он оказался прав. Эта была точка отсчёта. Это была точка, откуда Том перестал наблюдать за ней и вошёл в эту игру, чтобы, наконец, ознакомить Гермиону с правилами своего мира, выход из которого знал только он.
Достаточно ли хорошо он изучил Гермиону, чтобы контролировать свою игру дальше? Достаточно ли времени он наблюдал за ней?
Оказалось, что достаточно. Он точно знал, что её привлекают знания, которыми он обладал. Он точно знал, что её восторгают сила и бесстрашие, которые заставляли Гермиону бояться, но невольно восхищаться им. Он точно знал, что ей требуется любое плечо, которое сможет хоть как-то удерживать на тонком льду, по которому она каждый день шла, боясь провалиться под воду. Он точно знал, что она разочаровалась в своих друзьях и скребла душу одиночеством и неизвестностью. Не говорит ли это о том, что Том был невероятно наблюдательным и чутким?
Он оказался рядом в те моменты жизни, когда Гермиона сама уже не могла справиться ни с обстоятельствами, ни с собой. Терзания от преступления давили на неё, заставляя с безумием в глазах искать выход из ситуации, забыв о том, что день повторяется, и тот, кто убит сегодня, обязательно очнётся завтра. Но Гермиона не могла успокоить себя, не могла поверить в то, что и так видела каждый новый день. В тот вечер она почему-то не верила, что её день завтра повторится.
В свою очередь Том стал ей единственным утешителем в этом ужасном дне и стал тем, кто не только дал ей сил, а нечто большее — магию. Это восхитительное и в то же время давящее чувство, от которого впервые захотелось упасть вниз и позволить всему этому теплу расплавить себя. Она чувствовала, как Том даёт ей уверенность, даёт ей чувство настоящей защищённости, и если бы не он, то до какого безумия она смогла бы себя довести, потроша сердце страхом и ужасом?
Это был следующий шаг к тому, чтобы увидеть Тома не только жестоким тираном, который мучил её, но и настоящим утешителем и источником сил и уверенности. Отсюда и начали борьбу два её существа, одно из которых по-прежнему опасалось и било тревогу, отчётливо помня все пытки, а другое пыталось проникнуться и довериться, убеждая, что этот странный волшебник — не враг, и сделал не меньше для неё хорошего. По какой-то причине его заботила её жизнь, и теперь Гермиона знала эту причину и, не смотря на её серьёзность, тем не менее, она была благодарна, что хоть что-то заставило его вмешаться в ситуацию и помочь. Только цена за эту помощь оказалась высокой — это привело её к такому открытию, как магия, от которой она не могла избавиться, начиная постоянно думать о ней, осадком испытывая её непоколебимость на задворках сознания.