Страница 111 из 111
Снова укололо в груди, но в этот раз слишком остро и пронзительно. Боль больше не исчезала, а только усиливалась, стремительно развивая мощность с каждым мгновением. Том остановился, вцепившись в пальто в области, где находилось сердце. Становилось невыносимо больно, зубы сжались до скрипа, сдерживая болезненный крик. Вот, чёрт! Неужели он прокололся с Астрид Руквуд? Чёртова девчонка! Значит, это будет ловушкой!
Том не сдержался и упал коленями на мокрый асфальт, усыпанный листьями. В груди что-то разрывалось, причиняя невыносимую боль. Неужели это яд? Хотя нет, яд на него не мог подействовать, ведь Том каждый день принимает антидот от большинства известных ядов и опасных зелий. Разве что отрава была очень редкой и сильнодействующей.
Хотелось прямо сейчас же добраться до девчонки и задушить её голыми руками. Боль раздирала каждый участок тела, каждый волокон нерва. Она была невозможной.
И неожиданно Том осознал, что это могло быть кроме яда.
С глухим стоном он дрожащей рукой проник во внутренний карман пальто и медленно достал оттуда диадему – крестраж, который он сделал две недели назад, убив в Албании какого-то местного маггла. Диадема Кандиды Когтевран была горячей на ощупь и блестела в руках. Это был его пятый крестраж, который забрал из него всю человечность, ранее мешавшей с жёсткостью выкладывать брусчатку для своего намеченного пути. Он вложил в неё все трепетные чувства, которые могли бы ему мешать гоняться за своей целью, и наложил на неё защиту – заклятие тёмной магии, которое привело бы его к волшебнику, обнаружившему его секрет. Очевидно, где-то Том был убит, пытаясь воскреснуть, или кто-то открыл всю свою душу крестражу.
В голове завертелось множество вопросов, а на задворках сознания пробудился страх, который всё быстрее и быстрее омрачал рассудок молодого волшебника. Он чувствовал, как кроме острой боли в груди, его пронизывает и страх, и жалящее чувство – оно стремительно усиливалось, наполняя сердце чем-то необычайно страстным и волнительным. Эти ощущения резали грудь, протыкали душу насквозь, как кинжал. Это чувство было сладким и в то же время мучительным. Оно было слишком мощным, необъятным, страшным и продолжало дальше увеличиваться в размерах. Короткий и болезненный стон сорвался с губ, и Том зарычал, понимая, что не может вдохнуть ни крупицы воздуха от охвативших его чувств. От страданий было невозможно дышать. Боль раскатывалась по всему телу, словно к Тому применили Круциатус или даже хуже того.
Ему стало страшно за то, что он мог ошибиться в магии. Что, если подвёл себя к смерти? Он так не страшился даже когда расщеплял душу на третий осколок, не зная, к чему это может привести. То заклинание, которым он взялся защитить крестраж, было неизвестным и никакой доступной информации о себе не несло. По описанию он должен был оказаться в другом мире и в другом времени, там, где воспользовались его крестражем, но проблема была в том, что ни один волшебник не упоминал о самом действии заклинания и, более того, в этом даже никто не практиковался. Не было ни единого примера с перемещением во времени и с благополучным исходом по завершению действия магии. Что происходит с волшебником, исчезнувшим в своём времени? Что становится с ним в чужом мире? Можно ли вернуться назад? И какого чёрта такая адская боль?!
Идиотская привычка пробовать всё на себе. Да, в книгах многое не пишут, и приходится всё испытывать на своей шкуре, но, может быть, не пишут, потому что назад пути нет или вообще впереди ждёт неминуемая гибель, и некому это описать?
Зубы сводит, и Том протяжно завывает, понимая, что от сконцентрированной во всём теле боли у него портится зрение, и серые безжизненные листья начинают рябить в глазах. Все звуки куда-то исчезают, оставляя глухую тишину, как при мощном взрыве. Цвета расплываются, превращаясь в густой оттенок мрачного и тучного неба, и Том уже не видит ничего вокруг, но чувствует под собой холодную поверхность, и вдруг в голову влетают миллионы мыслей и видений. Они начинают кружить в бешеном порыве, создавая настоящий хаос, и Том не может задержать ни одну мысль – они его разрывают, душат, раздалбливают на куски. Диадема, сжатая в ладони, становится ещё горячее, и мир настигает чёрная незыблемая волна, поглощая всё на своём пути.
Наконец, боль отходит сначала от кончиков пальцев, затем от всего остального, концентрируясь только в груди. Мысли задерживаются, формируются в точные воспоминания и реалистичные картины, которые быстро пролистываются его воображением. Темнота и тишина отступают, возвращая обратно все оттенки мира и тона звуков, и Том понимает, что может дышать, и делает глубокий вдох.
Вдыхая морозный воздух, он вдыхает что-то невероятно приятное и трепетное, страстное и волнительное, но ужасно сдавливающее и дерущее всю душу, выворачивая её наизнанку. Том привыкает к яркому свету, различает под своей ладонью сухой асфальт и задыхается от необузданного внутреннего тепла, одолевающего всю боль. Тепло заглушает все болезненные чувства, заставляя их исчезнуть, и растекается по всему телу вместе с закипающей от него кровью. Тепло становится слишком горячим и невыносимым. Оно жжёт сердце, заставляя издать томный и тихий стон. Прерывисто дыша, Том чувствует, как невероятное количества тепла начинает плавить всю его сущность, и появляется странное чувство, похожее на жажду, которую испытывает заблудший в пустыне путник в поисках воды. Его подташнивает от того, что внутри сидящее чувство пытается вырваться наружу и притянуться к чему-то незримому и неизвестному, а спустя несколько мгновений он вспоминает к чему, понимает это и с мучительным стоном шепчет:
— Твою мать, Грейнджер!..
Ждать тебя до слез, считая часы —
Это для меня больше, чем любовь, больше, чем ты,
Но меньше, чем я.
Разведя мосты, что ты увидишь сквозь скрещенные колья марсовых полей —
Битые мечты — просто осколки снегопадов, выпавших в прошлом веке дней.
Они будут ждать тебя. Ты придешь — они будут ждать тебя.
Если дышишь теплом.
Animal ДжаZ — “Если дышишь”