Прежде чем я влюблюсь

Тонкие губы слегка приоткрылись, и Том ей прошептал:

— Я могу дать тебе больше. Я могу дать тебе всё, если ты захочешь.

— Почему ты раньше отказывался дать мне всё? — заворожённо глядя ему в глаза, тихо спросила Гермиона.

— Я не мог и не могу дать тебе этого, прежде чем ты кое-что не сделаешь.

Она почувствовала, как сердце громко застучало в груди, и поняла, что, наконец, настал тот момент, когда Том скажет, что она должна сделать, чтобы получить от него всё.

— И что я должна сделать прежде?

Его ладонь проскользнула к её лицу и концами пальцев вонзилась в волосы. Несколько секунд он молчал, глядя на неё пристальным и искушающим взглядом, затем мягко улыбнулся и ответил:

— Влюбиться.

Сердце остановилось, а дыхание прервалось.

— Что? — беззвучно переспросила она, наблюдая широко расширившимися глазами за тем, как он наклоняется к ней.

— Не бойся, в этом я тоже тебе помогу, — прошептал он ей в губы и легко прикоснулся к ним своими губами.

Гермиона вздрогнула от прикосновения, словно молния ударила в неё, и земля ушла из-под ног. Тело налилось свинцом, обездвижено замирая в чужих руках, которые с каждым мгновением сжимали её сильнее. Тонкие губы беспрепятственно приоткрыли её, и Гермиона ощутила их лепестками цветов – какими они были нежными, мягкими и свежими, напоминая утреннюю росу на траве. Теплота, которую источала магия Тома, стала невыносимо жаркой и душной, не позволяя вдохнуть ни грамма воздуха, заставляя её дрожать от копящейся боли в груди, которая приятно жалила изнутри её тело. Мир в глазах Гермионы задрожал, беспорядочно рассыпаясь, как мозаика, и падая во тьму, превращаясь в темнеющий антрацитовый пепел, который подхватывал поднявшийся февральский ветер. Вокруг всё резко потемнело, небо стало тяжёлым, тёмные антрацитовые тучи обволакивали его так же стремительно, как магия Тома обволакивала её. Если несколько минут назад Гермиона думала, что испытала на себе всю её мощь, то сейчас её сущность осознавала, что те объятия были ничем по сравнению с тем, что делала его магия прямо в этот момент. Она сдавливала и душила сильнее любого физического удушения от руки. Она проникала в каждую клеточку тела, в каждое тонкое волокно нервов, в каждый лейкоцит бушующей крови, которая с невероятной скоростью струилась по всему телу, разливая в каждый тёмный уголок её души волнение и страх, среди которых мерцала неистовая жажда, впиваясь в ткани, как смертельный вирус в живой организм, без шанса вырвать его оттуда. Магия заставляла Гермиону биться в ознобе от её небывалой силы и потерять саму себя, преклоняясь и безусловно покоряясь ей. Она запустила вирус, который жаждал постоянного колебания тепловых волн и подводил к одержимости от этих ощущений. Гермиона не могла укротить такое огромное количество энергии, не могла обуздать её в себе, чтобы спокойно принять как есть. Внутри вспыхнули вулканы, лава которых стала плавить всё, что встречалось на пути. Она прожигала каждую мысль, каждую эмоцию, каждое чувство, оставляя ей свой жар и столбы чёрного дыма, клубящегося и затмевающего её сознание, и Гермиона внезапно почувствовала, что магия Тома желала получить от неё ответ. Она призывала её к этому настойчиво и властно.

Как от движения ваги кукловода, ладонь, лежащая на мужской груди, проскользнула под мантию за спину, и пальцы цепко схватились за рубашку и сжали её до побелевших костяшек. Болезненное чувство в груди вырвалось вместе с оставшимся зажатым в лёгких воздухом, и из-за этого у Гермионы закружилась голова. Перёд глазами появились чёрные пятна, которые затуманили взор, заставляя закрыть глаза, и увлажнённые от чужих касаний губы дрогнули, отзывчиво прижимаясь к чужим губам.

Том был таким же ласковым, как и его магия, которую теперь Гермиона ощутила на вкус. Неизъяснимая и мучительная сладость, оседающая на языке, трепетно дразнила её чувства. Том сильнее укрыл Гермиону собой, немного запрокинул ей голову назад, и та почувствовала, как он вдохнул в неё что-то новое и неизведанное, сладкое и умопомрачительное, то, из-за чего ей не хотелось, чтобы Том её отпускал, – влюблённость.

В этот момент его губы замерли, Гермиона открыла глаза и встретилась с изучающим и восхищённым взглядом почерневших глаз, которые стали вызывать в ней чувство неосязаемого страха. Блеск восхищения тут же исчез, превратившись в нескрываемую заинтересованность, и Том почувствовал, как Гермиона, отстранившись от его лица на несколько дюймов, задрожала в его руках ещё сильнее, начиная в себе устрашающую борьбу проснувшихся внутри неё двух разных сущностей.

Она попыталась опустить голову вниз, но Том не позволил ей этого сделать, заставляя смотреть ему прямо в глаза. Глядя, как бледные щёки Гермионы покрываются румянцем, он выискивал в её глазах все чувства, что одолевали её, затем самодовольно улыбнулся и выпрямился перед ней. В его взгляде Гермиона уловила явное удовлетворение от происходящего.

Ей стало дурно. Голова пошла кругом, застилая всё вокруг густым графитовым цветом, не оставляя ни единого намёка на просвет. Гермиона ощутила, как ввергла себя в пропасть, которая наделила её одержимостью и жаждой. Она жалела себя из-за испуга перед неизвестным чувством и впадала в эйфорию от завороженности и восхищения. Том стал вызывать в ней жажду своего присутствия. Он пробудил в ней странную одержимость, и это было в его стиле, потому что это было жестоко.

Том выпустил лицо Гермионы и позволил ей, наконец, спрятать свой растерянный, полный ошеломления взгляд. Его руки обхватили её за спиной, и она тут же устало уронила свою голову ему на плечо и прикрыла глаза.

Несколько минут назад это было страшно и невообразимо, а сейчас это казалось одним единственным верным решением – довериться всему, что сказал Том. Поверить и признать, что ей всего лишь нужно было влюбиться.

По-прежнему дрожа и путаясь в своих мыслях и ощущениях, Гермиона слабо улыбнулась, услышав, как Том тихо засмеялся от того, что на это ему потребовалось каких-то полчаса.

========== Глава 12. Тайны наитемнейшего искусства ==========

Его смех стал вызывать пугающие чувства. Гермиона отчётливо слышала недобрые нотки, и из-за этого ей стало не по себе. Глубоко внутри просыпались странные чувства, которые пытались о чём-то докричаться ей, но она их не могла расслышать. Однако это не избавило Гермиону от появления какого-то неприятного осадка. Что-то было не так.

Пальцы по-прежнему не могли разжать ни мантию, ни рубашку Тома, словно их что-то прочно склеило каким-то заклинанием.

Наконец, смех потонул в тишине, и Гермиона почувствовала, как Том глубоко вздохнул, затем взял её за плечи и слегка отстранил от себя. Преодолевая рассеянность, перешедшую в чувство стыдливости, она подняла голову и взглянула в лицо Тому, но он на неё не смотрел. Его пристальный взгляд некоторое время внимательно изучал всё, что было за её спиной, и только потом он перевёл на неё взор с таким видом, словно только что увидел её, и, не опуская голову, глядя сверху вниз, произнёс:

— Идём в лес.

Это была ни просьба и ни предложение. Это был приказ, прозвучавший настойчиво и не терпящий возражения.

Гермиона почувствовала, как пальцы, наконец, приобрели способность разжиматься и отпустили Тома. Она сделала короткий шаг назад, почувствовала, как мужские руки полностью отпустили её, и тут же с непониманием взглянула на Тома: он вёл себя так, словно несколько минут назад его магия не обнимала её, а он сам не прикасался к её губам. Вот так просто поцеловал и отвлёкся на кружащие вокруг пейзажи? Серьёзно?

Гермиона ощутила, что на неё больше ничто не воздействует, и всё происходившее стало казаться каким-то нереальным сном, который так быстро закончился, собственно, как и начался. Показалось, что последние полчаса её жизни были плодом воображения, чем-то невозможным и ненастоящим. Она подняла голову наверх и посмотрела на темнеющее небо, которое было ровно таким же, как несколько минут назад – антрацитовые тучи заполонили все просветы, предвещая вечером снегопад. На душе у Гермионы стало так же темно, как и на небе. Том оставался таким же холодным и отрешённым, как и всегда. Единственным явным плюсом от развернувшейся ситуации было то, что Гермиона напрочь забыла про Кормака и его вчерашнюю выходку. В её голове сейчас начинали бушевать другие мысли и эмоции, которые с каждой секундой стремительно проникали в разум, заставляя включить сознание и логику. И вот тут началось.