Страница 77 из 111
Один. Два. Три…
Соломинка выскользнула из рук, Гермиона сделала безвозвратный шаг вперёд и стремительно притянулась к магии.
Она стремительно притянулась к Тому.
Ощутив на своей груди прикосновение девчачьих ладоней, он среагировал не сразу. Некоторое время его заинтересованный взор скользил по растерянному лицу Гермионы, с неверием разглядывающей свои руки, затем он взял её ладонь и потянул наверх за собой, выпрямляясь перед ней и заставляя подняться с травы. Та бегло взглянула на него и увидела, как его губы стали изгибаться в мягкой усмешке, которая остро кольнула в голове Гермионы мыслью о том, что она оказалась слабой и беспомощной. Она позволила окутать себя плотной вуалью чернеющей мглы, чтобы сдаться превосходящему её во всём волшебнику. Чужие правила затянули в болото без возможности выбраться из него. Том говорил, что это игра, так вот, свою партию она добровольно проиграла.
— Ещё сомневаешься? — ровным тоном спросил он.
Гермиона снова бегло посмотрела на него и слабо качнула головой. Беспокойство коснулось сердца, и она растеряно произнесла:
— Это что-то невообразимое. Такого не может существовать.
Том тихо усмехнулся и обнажил блуждающую улыбку. Он отвёл взгляд в сторону и неторопливо ответил:
— Однако, как видишь, у меня это есть. Гермиона?
Оба взглянули друг на друга, и, пристально посмотрев в затуманенные и вопрошающие глаза, Том произнёс:
— Расскажи мне о своих чувствах.
Та приоткрыла рот, чтобы ответить, но слова застряли в горле. Она задумалась, пытаясь проанализировать свои ощущения, и только спустя минуту тихо выдавила:
— Ты какой-то дьявол. У обычных людей такого нет.
— Может быть, я необычный, но почему сразу дьявол? — с любопытством отозвался Том елейным тоном.
— Потому что в тебе всё дьявольское, — внимательно разглядывая его лицо, отозвалась Гермиона и ощутила, как странная слабая улыбка появляется на её губах. — Твои поступки, способности, внешность. Твоя магия…
Том опустил взгляд вниз на касающуюся его ладонь и, делая шаг вплотную к Гермионе, с насмешливой улыбкой, но мягким голосом произнёс:
— Разве есть разница, дьявольское это или нет? Имеет значение только мощь.
Та хотела что-то ответить, но в ту же секунду вздрогнула, ощутив, как руки Тома почти неощутимо обхватили её за спину. Гермиона задрожала от необычных ощущений, которые мгновенно проникли в самое сердце, заставив кровь застучать в висках, а дыхание смолкнуть. Её обоняние задразнил любимый запах детства, который наполнял лёгкие свежестью. Как во сне, она медленно обхватила Тома за мантию другой рукой и почувствовала, что тело перестало вздрагивать и расслабилось, прижимаясь к чужому и плавясь в нём, как замёрзшее масло от раскалённого ножа. Она плавилась от лёгких прикосновений, не имея возможности подумать о чём-то рассудительно, и это был прекрасный шанс услышать всё, что говорит ей сердце, а не логика.
— Расскажи, что чувствуешь? — над её ухом раздался вопрос, который недавно он ей уже задавал.
— Твою магию, — тут же ответила Гермиона, словно из неё вырвали эти слова.
— Какая она?
— Тёплая, мягкая, красивая, сильная, желанная, — с расстановкой продолжала отвечать она, не понимая, что за сила заставляет её говорить откровенно и не задумываясь.
— Тебе с ней лучше?
— Да.
— Ты хочешь, чтобы я перестал так делать?
— Нет.
— Хочешь чувствовать её всегда?
Повисла на несколько секунд тишина, затем Гермиона выдохнула:
— Да.
— Магия принадлежит мне, Гермиона, — произнёс Том, и по тону его голоса она поняла, что он насмешливо улыбается. — Тебе придётся находиться со мной рядом всегда.
— Значит, всегда, — вырвалось у неё.
— Ты уже забыла, как избегала меня и боялась? — игривым тоном, сдерживая смешок, спросил Том.
— Нет, — слабо качнула она головой.
— Я душил тебя, — проникновенно продолжил тот шептать, глядя вдаль поверх головы Гермионы и проводя своей рукой по её спине выше, проникая под волосы и касаясь своей ладонью шеи и затылка. — Я издевался над твоими увечьями. Я наводил на тебя палочку, Гермиона. Я убивал на твоих глазах…
Та молчала, вспоминая произошедшее и чувствуя, что напряжённо натянулась, как тетива лука.
— Но я спасал тебя, — сменившимся тоном наиграно и ласково продолжил Том. — Я следил за каждым твоим шагом. Я помогал тебе. Я защищал тебя. Я не давал тебя обидеть…
Гермиона закрыла глаза, слушая его, как мантру.
— Я говорил, что тебе лучше быть со мной и слушать меня, — мелодично и проникновенно звучал голос. — Тебе бы не пришлось вчера вырываться из настойчивых рук, нагло изучавших нежность твоей кожи в укромных местах…
Гермиона больно сглотнула и сильно сжала чёрную ткань за спиной Тома, явственно представляя, как вчера была зажата между стеной и пылающим телом старшекурсника.
— …не пришлось бы испытывать жадность мучивших тебя губ, которые прожигали твою тонкую кожу на шее и делали тебе больно…
Гермиона ощутила, как пальцы Тома проскользнули к месту, где вчера Кормак терзал её шею, и провели по ней полосу, оставляя невидимый след – такой же, какой вчера оставил Маклагген. Её охватила нервная дрожь, жалящая всю душу.
— …не пришлось бы вжиматься в стену, тихо и беспомощно постанывая от ужаса, страха, отвращения и проклиная себя за наивность, доверчивость, ошибку…
К горлу подступил пронзительный крик, но он так и не раздался, замерев на пересохших губах.
— …не пришлось бы дрожать от странной и пугающей грубой ласки, которая разрывала тебя на части под придавленным жарким телом, жаждущим проникнуть в каждую клеточку твоего сознания…
Гермиона жалобно и протяжно простонала, распахнув широко глаза.
— …не пришлось бы ничего из этого, — прямо в ухо шепнул ей Том, обжигая кожу горячим дыханием, — если бы ты раньше оказалась со мной.
Он выпрямился перед ней, ослабив хватку на её плечах, и другой рукой заставил поднять голову. Растерянный и невидящий взгляд скользнул по его лицу и различил тёмные блестящие глаза, источающие какую-то пугающую заинтересованность. Гермиона ощутила в себе всю силу обрушевшегося на неё сожаления, которое так и кричало ей, что она ошиблась, выбирая путь неподверженной ничему независимости и бесконтрольности. У неё нет и никогда не было такого пути. Он был обманчив и иллюзорен, потому что, попав в этот повторяющийся день, она уже была подвластна чужим правилам, и в них не входила присущая ей самостоятельность, с которой она встревала в передряги каждого дня. Когда она выбирала между своей независимостью и желанием поддаться Тому и следовать его указаниям, в надежде выпытать у него правду, ей не приходило в голову, что никакого выбора здесь быть не может. Все силы этого дня толкали к нему, пытаясь образумить, что бессмысленно отступать от него, потому что, какой бы волей она не обладала, всё равно была в тысячу раз слабее его. Рядом с Томом у Гермионы не было никакого самоконтроля и свободы, если только он сам не давал ей возможность проявить их в себе. Все эти дни он позволял ей глупо думать, что она способна справиться со всеми задачами и испытаниями сама, но, наконец, он безжалостно оборвал ей нити фальшивой надежды, которая часто вселяла в неё обманчивую уверенность в своих строптивых действиях, и сейчас явственно давал понять, что она не может даже отшатнуться от него, если очень сильно этого захочет. Его невидимая тень уже обступила со всех сторон, зажимая в плотное кольцо чувств, которые плавили её сущность своей лаской и теплом. В голову пришла осознанная и страшно пугающая мысль, что постоянный день – это его мир, и он в нём властелин. Если это так, то он любой ценой выбьет нужные ему действия и эмоции из неё. У него ведь настоящий талант подгонять её к краю обрыва, в который она готова сорваться, но в нужный момент его рука цепко хватала её ладонь и тянула на себя. Благодаря этим манипуляциям Гермиона, страшась упасть в обрыв, сильно близко притянулась к Тому, позволяя ему обхватить себя целиком и внушить, что он – единственный шанс на спасение. И если с двух сторон её обступила непроглядная пропасть, то та бездна, возле которой находился Том, была хотя бы бездонной, приятной на ощущения и сладко томительной на ожидания. Он с самого начала подтолкнул её идти вдоль обрыва, идя за ней по следам и поджидая, когда ей понадобиться его помощь, чтобы в нужный момент оказаться рядом и заставить безоговорочно довериться ему. Всё это время, избегая насильственного привлечения к себе внимания, он терпеливо поджидал, когда она сама бросится к нему в руки. И сейчас, осознавая всю эту долго тянущуюся умную игру Тома в кошки-мышки с ярко контрастирующими элементами жестокости и тепла, Гермиона не могла выпустить из рук его мантию и отстраниться. Её пальцы уже вцепились мёртвой хваткой в неосязаемую магию, которая тянула ко дну, без шанса разжать и выпустить её из ладоней, и она сдалась, оседая в обволакивающих объятиях чужих рук, которые овладели ею и больше не выпускали из плена. Её шаг к Тому был последним и бесповоротным. Он даже не оставил возможности оглянуться назад на свою прошлую жизнь, притягивая к себе блеском своих глаз её взгляд.