Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 74 из 111

Гермиона не задавала себе вопросы о том, как и когда она успела такой стать. Меньше, чем за две недели, она поняла, что нельзя делить мир на хороших и плохих людей, ведь хорошие люди могут совершать кошмарные и отвратительные поступки, а плохие – смелые и самоотверженные. По этой причине Гермиона задумалась над личностью Тома и посмотрела на него как будто другими глазами.

До недавнего момента у них сложились не самые лучшие отношения, сопровождаемые злостью, яростью, жестокостью и бесчувствием, — так думала она день изо дня. Но последние два дня заставили её разглядеть в этом нечто другое. Том не был лишён снисходительности и терпеливости. Чего там говорить, если ему была, кажется, знакома элементарная нравственность, которая и привела его к ней на помощь прошлым кошмарным вечером, да и предыдущим тоже. Как бы жестоко он не относился к ней, его присутствие вытягивало её из передряг, которым почему-то не было ни конца, ни края, и Гермионе казалось, что, чем дальше идёт это бесконечное количество дней, тем становится только хуже. В этом были огромные плюсы: она увидела в людях то, чего раньше никогда не замечала. Она лучше и глубже изучила себя, понимая, какой она на самом деле человек. И самое главное, в этом дне она могла делать всё, что угодно, зная, что завтра никто ничего не вспомнит. Гермиона прямо сейчас могла найти всех обидчиков и испытать на них свою силу. Она могла высказать приятелям всё, что думает. Могла закрыться в спальне и не общаться ни с кем весь день. И даже если ей захочется кого-то изничтожить, то ничто не сможет ей препятствовать. Главным оставалось только то, как схитрить и избежать последствий от своих действий в этом дне, и, конечно же, сохранить себя, не сдаться врагам и дождаться, когда темнота снова захватит её в объятия, чтобы проснуться в таком же следующем дне.

Раз этот день был пока что вечным, то Гермиона не раз задумывалась над тем, что нужно использовать данное время с умом. Впереди её ждали новые знания и тайны, которые должны стать раскрытыми, но только не сегодня. Сейчас она была ужасно разбита и не способна даже составить логическую цепочку о том, почему этим утром Том стал казаться ей самым близким человеком, существовавшем в этом дне. Ей казалось, что только ему она может озвучить свои чувства, которые он и так понимал без слов, и, может быть, даже довериться ему. Вспоминая его слова о том, что этот день для неё не пытка, а самый настоящий шанс узнать себя, Гермиона горько ухмылялась. Том был прав, но этот шанс обходился слишком дорого. Казалось, весь мир решил испытать её во всех ситуациях за несколько дней, и неизвестно, что ещё ждёт впереди. Разве может быть что-то хуже, чем она пережила вчера? Немного подумав об этом, Гермиона решила, что нет. Хуже уже ничего быть не может.

Она винила себя за то, что вчера не подошла к Тому, когда он так явственно показывался ей. Тогда Гермиона прекрасно осознавала, что он ждёт её приближения, но решительно отказалась подходить, поддаваясь страху. С колющим сердцем она вспоминала, как думала о том, что ей безопаснее находиться с Маклаггеном, ведь он ей друг и ничего плохого сделать не может. Она ещё никогда так в жизни не ошибалась, ведь всё оказалось наоборот. Самое безопасное место было там, где находился Том, безусловно. И Гермиона обманулась в своих ощущениях, полагая, что с любым другим человеком ей находится надёжнее, чем с ним.

Если бы можно было повернуть время вспять! Увы, пережитое уже не забыть.

Последние два дня были настолько долгими и богатыми на впечатления, что Гермионе казалось, словно они тянулись целую неделю и целиком изменили её жизнь. Если же ранее она видела в Томе источник самой настоящей опасности, то теперь различала в нём и спасение. Её боязнь и настороженность по отношению к нему нисколько не уменьшились, но, с каждым разом вспоминая о нём, в ней просыпалось странное чувство восхищения от того, каким он был умным, хитрым, предприимчивым, бесстрашным, решительным и даже чутким. Ранее Гермиона избегала Тома, предпочитая проводить время в делах и размышлениях, время от времени пересекаясь со своими знакомыми. То и было очевидным, ведь он не церемонился с ней и тут же подавлял её ярость и строптивость своей силой, которая внушала что-то очень пугающее и устрашающее. Теперь испытывая всю ту же пугливость, она отказывалась от мысли бежать от него. Вчера он заставил её задать себе вопрос, на который она не могла найти ответ. Почему она теперь не хотела от него убегать?





Наверное, Гермиона чувствовала в нём какую-то скрытую защиту, словно он был какой-то преградой между ней и окружающей действительностью. Он всегда приходил, когда она проливала слёзы от очередных стычек с приятелями, а в последнее время даже задавливал её слезливость своим поведением и… магией.

Магия – необычное ощущение, которое обволакивало невероятно мягким теплом, даруя силы и чувство уверенности и защищённости. Как только к её душе прикасалось слабое тепло, она тут же бездумно поддавалась его влиянию, растворяясь в мягкости этого ощущения. Гермиона чувствовала, как медленно делает шаг в пропасть и свободно летит вниз, в непроглядную нежную и воздушную тьму, которая приятно грела тело, как крепкий алкоголь, и также умопомрачающе действовала на разум. В этот момент ей не думалось о своих неприятностях, исчезала ранимость, и только чувство жажды заставляло тянуться ещё быстрее к пропасти, в которой не было дна. Испытывая странную теплоту и лёгкость, ей хотелось получить ещё больше этих манящих ощущений. Пальцы сцеплялись в замок, словно боясь разомкнуться и выпустить обретаемую силу, которая приводила в странного рода блаженную эйфорию. Она готова была часами черпать эту магию, которая оказалась настолько сладкой и пьянящей, что в этом было тяжело признаваться самой себе. Никогда в жизни Гермионе не приходилось испытывать подобного, но, ощутив это чувство на себе, как невидимые нити и лоскуты чего-то бархатного касаются каждого нерва, разливая в крови неизвестное влечение, как вся сущность наполняется нерушимой уверенностью, и как тепло вселяет ментальную и безусловную защищённость, она не могла избавиться от своего желания снова погрузиться в ласковые объятия магии. Она была несравнима ни с чем. Она была единственная в своём роде. Она была безумно нежна, тепла и желанна. Она принадлежала Тому.

Эта магия притягивала к себе своей безукоризненной мощью. Впервые почувствовав её, Гермиона ощутила, как подавляющая сила тянет её вниз, заставляя упасть на колени и признать её величие, и тогда она действительно опустилась на пол, неотрывно глядя в глаза источнику этой энергии и не понимая, почему её слабость и беспомощность были ей приятны. Та энергия, что впервые подхватила её в воздух, заставив лететь во мглу, была цепкой, сдавливающей и настойчивой, не давая возможности самостоятельно отпустить её из своих рук, и если бы не желание самого владельца этих чувств отпустить её, то смогла бы она сбросить с себя эту тень, объятия которой были лучше каких-либо других объятий?

Поэтому Том был крайне опасным. Он владел тем, что очень сильно могло влиять на разум Гермионы, заставляя её подсознательно становиться движимой его желаниями. Он точно знал, что она успела ощутить манящие чувства от его прикосновений, которые являлись источником слабого тока, пробегающего по всему телу, заставляя вздрагивать от поглощаемых чувств, и Гермиону это пугало. Её пугала эта неистовая жажда и пугала опасность самой магии, которая могла контролировать её мысли и эмоции. Том с лёгкостью мог внушать те чувства, которые ему были необходимы, и, кажется, это оружие было намного мощнее, чем волшебная палочка – она поддавалась манипуляциям добровольно. Он мог выдернуть из неё любую эмоцию, заставив успокоиться, перестать переживать и беспечно довериться ему. Возможно, он стал внушать ей нужные эмоции в тот день, когда его рука безукоризненно убила трёх волшебников. Когда она сжала его ладонь, её охватила безмятежность и пустота, которые подавляли внутренний ужас и страх. Ещё тогда её настоящие чувства были задавлены магией, которую в тот раз она не смогла понять и проникнуться к ней. Почему же он раньше не пользовался этим? Почему он не показывал свою силу во время яростных стычек в библиотеке или в аудитории? Почему именно сейчас, а не несколько дней назад, когда её злость взрывалась вулканом, быстро расползаясь по всему телу, как горящая лава?