Страница 59 из 111
Пребывая в смешанных чувствах, Гермиона откинула от себя одеяло и посмотрела на пол. Слезящимися от облегчения глазами она различила стеклянный шарик, который, наверное, впервые вызвал в ней чувство радости за все дни. Она была счастлива видеть этот чёртовый шарик на полу, потому что благодаря ему не оставалось сомнений, что всё самое ужасное было позади и без каких-либо последствий. Сегодня для всех она была прежней Гермионой, которая никогда в жизни не будет грубить преподавателям, душить Лаванду и тащить тело мёртвого Малфоя в лес. Жаль, что для самой себя Гермиона уже не была такой.
Она поднялась с кровати, быстро подошла к лежащему на полу шарику и, наклонившись, подняла его. Антрацитовый туман стал сгущаться, хаотично плавая в замкнутом пространстве, Гермиона улыбнулась ему и, не отводя от него глаз, подошла к тумбочке Лаванды, чтобы аккуратно положить его на место. Убедившись, что подарок Рона остался цел и невредим, она торопливо отправилась в ванную комнату приводить себя в порядок.
Гермиона чувствовала, как быстро забилось сердце от радости, глядя на своё отражение в зеркале. Ей стало понятно, что в каждом прожитом дне важное значение имеет каждая деталь. Очень важно, как она начнёт утро, и стало абсолютно ясно, что в удачно прожитом дне этот шарик явно должен быть целым. Это сразу же исключит все конфликты с Лавандой, которая способна своими криками вывести её так, что вся последующая вспышка злости перейдёт на Джинни, а затем, может, и на Рона, и на Гарри, и на Малфоя.
Мысль о Малфое заставила встрепенуться. Несмотря на то, что Гермиона была уверена, что проснулась в новом дне, который не имеет никакого отношения ко вчерашнему, она сильно заволновалась при мысли о слизеринцах. Начали ли они своё утро так же, как и всегда? Точно ли они проснулись в своих постелях?
Она стала кусать губу, чувствуя, как огромной силы переживания начинают душить за горло. Пока она не увидит их живыми и невредимыми, успокоиться не удастся.
Этот день оставил в душе огромный след, ведь он был буквально недавно, буквально вчера, буквально несколько часов назад.
Гермиона чувствовала себя бодрой и выспавшейся, но была уверена, что спала всего несколько часов. Очевидно, не важно, сколько времени она пребывала во сне – важно было то, что во сне она как будто бы теряла сознание, и просыпалась с той же бодростью, что и всегда. Единственное, что менялось, это настроение и мысли, которые в последнее время стали пробуждать её быстрее, чем яркое и холодное солнце, которое в зимние дни бывало слишком редким.
Глядя на себя в зеркало, Гермиона размышляла над тем, что ходит по лезвию ножа: если каждое её действие в этом дне имело результат, стоило стать предельно осторожной и… довериться всем словам Тома. Ведь так он хотел? Том хотел, чтобы она взяла себя в руки, и сегодня должен настать тот день, когда она сделает это. В этом дне должна быть Гермиона той, какой она есть. Да, пускай, она была уже не той, что несколько дней назад, но она, кажется, была настоящей – не нудной заучкой, которая хочет испортить праздник, как назвала её однажды Джинни. Совсем нет. Буквально за день она поняла, что у каждого дня есть вкус целой жизни, и всего лишь один день, одно действие, одна эмоция, одно чувство, могут изменить её мир так, что она способна его не узнать.
Мир был постоянным для других и особенным для неё. Один и тот же день, вызывающий в ней прогрессивность заложенных чувств, которые каждую секунду уносили её в водоворот ощущений, которые буквально с каждым часом меняли её эмоции. Она была разной. Абсолютно. Она взялась за голову и пребывала в шоке и в странной эйфории от того, какой она могла быть.
Абсолютно не та Гермиона. Абсолютно другая и непредсказуемая.
Она была обескуражена от отражения, смотревшего на неё. Во взгляде пылала радость и в то же время боль, которая ничем не могла быть восполнима. Она казалась себе дикой и странной. Она притянула к своей щеке руку и почувствовала нежную кожу лица. Почему она была такой? Почему её кожа такая гладкая и нежная, а поведение такое колющее и безжалостное?
Гермиона подумала о Томе, и, как никогда в жизни, живо представила его перед собой. Его ангельское лицо способно было выражать самую прекрасную дьявольскую улыбку, за которой могла следовать невообразимая жестокость. Неужели она была такой же? Неужели за её добротой и отзывчивостью скрывается злость и необузданная агрессия, которая никак не хочет быть под контролем? Эта бесконтрольность привела к такому дню как вчерашний, и ей хватило решительности бороться до конца, но не хватило хитрости, чтобы преодолеть все обстоятельства в одиночку. Теперь сомнений не оставалось, что Том был истинным слизеринцем, ведь это качество не подходит ни к одному другому факультету.
Гермиона снова вернулась к мыслям о том, кто такой Том. Конечно, о нём было слишком мало информации. С уверенностью она могла сказать только несколько вещей: он выпускник Слизерина, а значит чистота его крови была не такой, как у неё, его возраст примерно около двадцати лет, он никогда не играл в квиддич, иначе она бы помнила его из факультетской команды, и его зовут не Том, либо он не оканчивал школу с превосходными оценками по всем экзаменам. Как о нём узнать больше?
Глубоко вздохнув, Гермиона достала косметичку и задумалась: может быть, стоило выделиться сегодня? Она окончательно решила, что сегодня должен быть совсем другой день, и в первую очередь нужно было начать с себя. Сегодня на вечеринке она будет праздновать не победу Гриффиндора, а радоваться этому дню, который должен пройти и закончиться идеальнее любого предыдущего. Она больше не позволит себе ломать шарик Лаванды, ругаться с Джинни или с кем-либо другим. В конце концов, сколько можно наступать на одни и те же грабли? Если этот день пройдёт хотя бы спокойно, то это будет уже маленькая победа и, возможно, её агрессия исчезнет вместе со всеми неприятностями.
Гермиона достала коробочку с тенями и осмотрела палитру цветов. Оттенки светлого плавно переходили к тёмным и чёрному, и сейчас ей показалось, что её жизнь – это контраст палитры, где всё светлое перетекало в тёмное. Глупо было скрывать от самой себя, что в ней были все эти цвета, и Гермиона решила, что от других скрывать эту цветовую гамму своей души не было смысла. Она уверенно мазнула светлым цветом внутренний угол века, а вторым мазком затушевала внешний уголок глаза чёрным. Повторив то же самое с другим глазом, Гермиона моргнула и всмотрелась в своё отражение. Да, другая Гермиона, в которой были светлые душевные порывы, переходящие в тёмные и мрачные. Это она, и ей нужно быть собой.
Заканчивая макияж и размышляя о происхождении Тома, неожиданно Гермионе пришла в голову ещё одна идея: расспросить о нём у учителей. Для этого следовало снова оказаться в библиотеке, подготовить список выпускников-отличников за последние пять лет и поинтересоваться о них у своего декана. Если Том соврал со своим именем, то по описанию не сложно будет догадаться, как его зовут на самом деле. Если же ничто не подойдёт по описанию, то его, возможно, так и зовут, но он не отличник. Тем будет хуже, и ей ещё сложнее будет что-то узнать о нём.
Гермиона громко щёлкнула палитрой теней и закинула все принадлежности обратно в косметичку, пристально разглядывая своё лицо в зеркале. На неё смотрела непривычная всем Гермиона, которая, наконец, решила обнажить душу другим такими цветами, как светлый и тёмный. Настоящий контраст.
Она вышла из ванной комнатки и прошла к своему комоду, чтобы порыскать в вещах. Хотелось чего-то особенного, и такая одежда не скоро попалась на глаза. Закончив переодеваться, Гермиона обернулась и увидела, что Лаванда лежит в своей кровати с открытыми глазами и внимательно смотрит в потолок.
— Доброе утро, Лаванда, — сказала Гермиона, коротко улыбнувшись ей накрашенными губами.
Та лениво повернула голову к ней и произнесла:
— Грейнджер.
Лаванда подняла голову с подушки и через несколько мгновений уже сидела на кровати, свесив ноги вниз и внимательно разглядывая соседку.