Страница 48 из 111
Злопамятная Гермиона - она помнит всё.
Когда она успела такой стать? Она много раз прощала необдуманные фразы и поступки того же Рона, а тут не могла справиться со своей злостью на друзей и на эту глупую вечеринку!
Она заставила Лаванду наступить на свой же шарик. Да, так просто взяла, разозлилась и подбросила ей шарик! Гермиона злорадствовала и гордилась тем, что была намного сдержаннее своей соседки по комнате. Больно, конечно, но не кричать же во всё горло об этом! Гермиона гордилась тем, что превосходила её не только в самообладании, но и в силе. Только к чему привело её это превосходство? К тому, что она сегодня взялась душить Лаванду. Своими собственными руками, не имея сил и желания остановиться. Как она могла? Разве такое вообще возможно?
Хотелось оправдать себя, но оправданий никаких не было. И чем дальше этот извечно повторяющийся день шёл, тем хуже становилось. Прошло уже практически две недели, и к чему она пришла? К убийству.
Могла ли она себе представить, что будет участвовать в преступлении? Могла ли она себе представить, что будет помогать преступнику?
Она видела тонкую нить в своих руках. Она сжимала её своими пальцами. Она не могла её выпустить.
Нить вела к рукам бездыханного Малфоя, который до сих пор лежал в Запретном лесу, заваленный кучей листьев и веток. Там находились ещё Крэбб, безжалостно избивший её, и Гойл, который вовремя не смог образумить своего друга. Как бы она их ненавидела, но точно не желала смерти! И вот, она сейчас сидит здесь, в своей спальне, а эти трое – в земле под листьями. И да, в этом виновата она.
Тошнота, сопровождаемая отвращением к себе. Неровное дыхание от одного воспоминания о взгляде безжизненных широко раскрытых серых глаз. Пустота от мысли, что это была она.
И вдруг стало страшно за то, что следующий день может стать настоящим. А что если так и будет? А что если Малфой, Крэбб и Гойл так и не проснутся завтра в своих постелях? Что если завтра они так и будут лежать в яме, заваленные листьями?
Гермиона вздрогнула и подняла голову. Их найдут, обязательно найдут. Будут искать преступника. Найдут ли преступника? Смогут ли выйти на её след? А что будет потом?
Она едва преодолела желание подняться и отправиться в лес, чтобы спрятать тела надёжнее, чтобы не нашли их, чтобы не обвинили её в преступлении.
Она боялась себя. Как она могла подумать об этом? Нормальная Гермиона никогда бы не подумала спрятать убитые тела! Нормальная Гермиона сразу же сообщила об этом! Нормальная Гермиона даже не участвовала бы в подобном, потому что такого с ней не случилось бы никогда! Она никогда бы не заехала в лицо Крэббу, потому что трезво оценила ситуацию и попыталась избежать конфликта!
Но она уже была ненормальной Гермионой. Она была Гермионой, которая душила Лаванду и тащила тело мёртвого Малфоя в лес, чтобы избавиться от него и замести следы.
Какая же самоуверенная Гермиона!
И из всего этого она делала только один вывод: несмотря на то, что день повторяется, и его можно изменить, себя она уже изменить не могла. Она больше никогда не станет прежней.
Неужели повторяющийся день на неё так повлиял? Конечно, тяжело проживать один и тот же день, который не вызывает в тебе никаких приятных эмоций, но чтобы настолько впадать в ярость от него?..
Да, именно настолько впадать от него в ярость.
И что осталось теперь у неё по истечении этих двух недель?
Изнурение. Душевная мука. Грудная боль. Пустота.
Ей всё ещё было страшно за то, что тела трёх слизеринцев могут обнаружить сегодня. Что она будет делать?
Она побежит к Тому. Сразу и не раздумывая.
А если они и завтра останутся там же?
Снова желание подскочить, но в этот раз бежать за Томом. Ей так сильно хотелось, чтобы он успокоил и сказал, что завтра будет такой же день. Впервые хотелось, чтобы «завтра» не наступило. Она не хотела этого всеми силами души. О каком сне он говорил ей? Как она сейчас может спокойно лечь спать, рассчитывая на то, что завтра наступит новое «сегодня»? А если не наступит?
Во что он её ввязал? Точнее, как она сама ввязалась в это? Как же получилось, что Гермиона помогла ему? По-дурацки отзывчивая Гермиона!
Был день, когда она считала, что они заодно. Она хотела, чтобы они вдвоём были заодно. И она получила. Теперь они точно заодно – связаны секретом, о котором никто не должен узнать. Она думала, что их должно связать время – этот день, в котором они были пленниками, но Том показал ей, что он не пленник. Он знает правила, и он умеет их менять. И не время связало их так близко, как полагала вначале Гермиона, а убийство – то, что больше всего страшит её.
Это была игра. Обычная компьютерная игра, которая почему-то вызывала чувство реальности. Она игрок, могла ходить на одном уровне сколько угодно и делать всё, что угодно. Она могла драться, мириться, выражать все свои мысли и чувства, ломать и крушить всё, что вздумается, созидать в гармонии и мире, быть в любых местах на своё усмотрение, проводить время с теми, с кем хотелось, изучать магию и чужие тайны, даже убивать. Она могла всё! Мир был в её руках! Но она жила в клетке и почему-то уровень так и оказывался не пройдённым, словно чего-то не хватало в её действиях. И, кажется, Том знал, чего именно.
Если завтра будет таким же, как сегодня, то в этот раз она обязательно займётся чем-нибудь другим. Не глупыми выходками в порывах злости и ярости. Она могла изучить магию куда глубже, чем ей представлялось. Она могла выучить что-то такое, что поможет дать отпор всему, чему она никогда не могла. Она могла воспользоваться помощью профессоров. Она могла не спать, чтобы выдернуть разгадку тайны, когда же появляется этот день, и ориентируясь в этот раз не на шарик, а на других людей. Она могла помочь Гарри открыть тайну о крестражах, про которые рассказал ему Дамблдор прошлым днём, который был уже так давно, что, казалось, целая жизнь пронеслась перед глазами. У неё было слишком много времени, чтобы заняться действительно стоящими делами! Она обязательно этим займётся, но прежде! Прежде она дождётся окончания этого дня и убедится, что никто не обнаружит три тела, лежащих в лесу. Лишь бы наступило новое «сегодня». Лишь бы.
Что-то толкнуло Гермиону в спину, и она поняла, что с обратной стороны девчонки пытаются открыть дверь.
Гермиона тряхнула головой, неторопливо поднялась с пола и впустила Лаванду и Парвати.
— Ты теперь стала верным псом, ожидая хозяев под дверью? — съязвила Лаванда, проходя к своему комоду и сбрасывая на него куртку.
— Ты снова напрашиваешься на расправу, Браун, — спокойно ответила Гермиона, до сих пор пребывая в мыслях о троих мёртвых слизеринцах.
— Поверь, Грейнджер, я так просто это не оставлю, — более спокойно подметила та, поправляя возле зеркала волнистые волосы, с придиркой глядя на отражение. — Я ещё не успела рассказать Макгонагалл о том, что вытворяет староста факультета. Думаю, она будет не в восторге от того, что такая чокнутая, как ты, имеет самый прямой контакт с детьми.
— Я думаю, она так же будет не в восторге, узнав, что твой любимый Бон-Бончик собирается сегодня закрыть глаза на радостную вечеринку, где будет море выпивки, — усмехнулась Гермиона, присаживаясь на свою кровать. — Думаю, ей придётся тысячу раз подумать, прежде чем оставлять Уизли при его же обязанностях старосты.
Лаванда обернулась на Гермиону и гневно посмотрела в глаза.
— Только попробуй ей что-нибудь рассказать!
— Ты меня не остановишь, если я захочу, — ещё насмешливее улыбнулась та.
Откуда же она набралась этой насмешливости и яду, которым сочился её тон голоса? Гермиона с удовольствием понимала, что в её руках снова больше преимуществ, чем у Лаванды.
— Хватит вам уже ссориться, — встряла в разговор Парвати, хмуро покосившись на Гермиону. — Если тебя не воодушевляет эта вечеринка, которую даже вечеринкой не назовёшь, то сиди здесь и держи язык за зубами. Если ты не хочешь расслабиться, это не значит, что другие не хотят.