Страница 26 из 111
— Эй, Грейнджер!
Она обернулась и замерла.
— Это было приятно.
Гермиона скрипнула зубами, вышла за порог и громко хлопнула дверью под смеющимся взглядом Тома.
========== Глава 5. Наказание и милосердие ==========
Гермиона открыла глаза и посмотрела в потолок. Сумбур мыслей этой ночью не давал спокойно спать. Она то и дело просыпалась, ворочалась, пытаясь уснуть снова. В первое пробуждение Гермиона сразу же различила в темноте блеск стеклянного шарика на полу и со злостью осознала, что она в новом «сегодняшнем» дне.
Она не выспалась. Сегодня её не будило солнце, ведь за окном ещё блуждала заканчивающаяся ночь, в которой на небосводе блестели тающие звёзды. Гермиона поднялась с кровати и подошла к окну, чтобы посмотреть на них, и в голову пришла мысль: а что, если сегодня она не будет ложиться спать и дождётся рассвета? Как тогда шарик материализуется на полу, на её глазах? Может быть, из-за того, что она не будет спать, она сможет оказаться в новом настоящем дне?
Этот план показался ей логичным. Ведь в этом дне, очевидно, была такая точка, где всё менялось и возвращалось на первоначальный этап, и Гермиона хотела застать этот момент, увидеть, как всё приходит к началу.
Она отошла от окна, направилась в ванную комнату и, увлечённая своими мыслями, забыла о стеклянном шарике.
Мгновенная боль, прокусанная губа, стекающая со стопы кровь и торчащие осколки из раны. В который раз!
Ярость тут же затмила разум, и Гермиона громко закричала, не находя в себе сил больше сдерживаться и переживать эту ситуацию вновь и вновь.
— Какого чёрта твой шарик постоянно валяется на полу?!
Лаванда и Парвати пошевелились под одеялами, и первой приподнялась с подушки Лаванда. Она была сонной и не понимала, что происходит.
— Ты чего кричишь? — спросила она, часто моргая глазами, чтобы сбросить сонную пелену.
— Хватит уже быть такой безалаберной! Идиотская безделушка! — продолжала кричать Гермиона.
Лаванда, наконец, встала с кровати, широко раскрыла глаза и посмотрела на пылающую от гнева Гермиону. Её лицо медленно вытягивалось от того, что на полу она различила раздавленный подарок Рона, а в стопе Гермионы торчали окровавленные осколки.
— Что… что ты сделала?! Ты… ты его сломала?! — ужаснулась Лаванда.
— А ты не видишь?! Какого чёрта ты раскидываешь свои вещи, где попало?! Из-за тебя я поранила ногу!
Гермиона едва сдерживала слёзы, вызванные болью в ноге, но продолжала стоять неподвижно, гневно сверля взглядом Лаванду. Та поднялась с кровати и поморщилась при виде крови.
— Я не раскидываю свои вещи, Грейнджер!..
— А как, по-твоему, я напоролась на него?! Дурная твоя голова!
— Да как ты смеешь со мной так разговаривать?! — взвизгнула Лаванда, поравнявшись с Гермионой.
— Ты другого отношения к себе не заслуживаешь! — проскрежетала та.
— Гадина! Неуклюжая гадина! — всплеснула руками Лаванда в порыве злости.
— Тупоголовая истеричка! — в ответ воскликнула Гермиона и оттолкнула от себя Лаванду.
— Ах ты!.. — начала та, готовая кинуться на Гермиону, но она её тут же перебила.
— Только попробуй, Браун, — твёрдым и холодным голосом остановила её та, выхватив волшебную палочку из кармана домашних штанов и направив ей в лицо.
Лаванда пошатнулась и опустила руки.
— Тебе это так просто не сойдёт с рук, — прошипела она, сжимая кулаки и пыхтя от ярости. — Я расскажу об этом Рону и…
— Да, хоть всему факультету расскажи, идиотка! Пускай все знают, как ты обращаешься с подарками своего обожаемого Бон-Бончика!
— Сломала его ты! — истерично взвизгнула Лаванда, судорожно глотая воздух.
— А ты не уследила за ним!
— Дрянь!
Гермиона охнула и решительно сделала шаг в сторону Лаванды, прикусывая губу от того, что наступила на раненную ногу. Осколки сильнее впились в стопу, из глаз брызнули слёзы, а ладонь Гермионы тут же резко ударила щеку Лаванды, да с такой силой, что та отшатнулась и едва удержалась на ногах.
— Эй! Эй! — грубо окликнула их Парвати, вставая со своего места.
Она быстро оказалась между Лавандой и Гермионой, вытягивая руки в разные стороны, чтобы ни одна из них не предприняла попытку наброситься на другую.
— Вы с ума сошли? — с изумлением воскликнула Парвати, сначала посмотрев на Лаванду, которая тряслась от злобы, держась за свою щеку, а затем на Гермиону, у которой гневно сверкали слезящиеся глаза, неотрывно смотрящие на противницу.
— Лучше уйди, — прошипела Гермиона.
— Я запомнила, Грейнджер, — прошипела в ответ Лаванда.
— Успокойтесь! — пыталась остановить конфликт Парвати.
Несколько секунд Лаванда и Гермиона пристально смотрели друг на друга озлобленными взорами, затем Гермиона посмотрела на Парвати таким взглядом, словно видела её впервые и не понимала, что она тут делает. После этого она сделала шаг назад и, хромая, направилась в ванную. Как только дверь за ней закрылась, Гермиона ощутила тошноту от охватившей боли, которую она не замечала, пока скандалила с Лавандой. Быстрым движением наложив чары не слышимости на дверь, Гермиона позволила себе выплеснуть все эмоции, что скопились за эти десять минут её жизни: она яростно зарычала от адской боли в ноге и дичайшей злости от происходящего. Было мощное желание крушить всё на своём пути, лишь бы прекратилась эта ужасная боль.
Гермиона треснула кулаком в стену и почувствовала, как стало больно руке. Легче не стало, а, наоборот, ещё хуже, и она ощутила внутреннее бессилие, которое заставило разрыдаться. Гермиона проклинала Лаванду и проклинала этот день.
Она присела на табуретку и трясущимися руками притянула к себе раненую ногу, с которой, не останавливаясь, текла багровая кровь. Взглянув на рану, Гермиона тут же зажмурилась: ей было страшно смотреть на то, что произошло с её ногой. Такой глубокой и огромной раны ещё не было никогда в жизни. Приходилось лихорадочно соображать, что делать, но ничего нормального в голову не приходило.
Несколько минут Гермиона провела в слезах, меланхолично покачиваясь и крепко сжимая ногу, молясь, чтобы боль отпустила её. Затем она осознала: боль не исчезнет, пока не исчезнут из стопы острые осколки. Трясущимися пальцами она схватилась за самый крупный из них и резко выдернула. Острая боль заставила зарычать грудным голосом. Слёзы мешали разглядеть другие осколки, и Гермионе пришлось потратить слишком много времени, чтобы вытащить их из раны. Она потратила невероятно много сил, борясь с болевыми ощущениями, и пока дрожащие руки промывали рану, ей стало настолько плохо и злостно, что в глазах заискрились звёзды, а к горлу подступила тошнота. Ей было очень плохо. Она хотела, чтобы хоть кто-то смог успокоить и остаться рядом с ней. Она нуждалась в помощи, понимая, что на восьмой день этого сумасшествия уже не справляется с собой.
Гермиона рыдала от боли, злости, одиночества, бессилия. Она чувствовала, как больше не может сдерживать приступы слепой и бездумной ярости. Гермиона не могла больше контролировать ситуацию, и ей больше не хотелось задумываться о последствиях своих слов и действий. Уже было настолько плевать, как будет проходить этот день, что самообладание резко дало трещину. Это был предел. Это было безвозвратно.
Потратив два мотка бинтов, Гермиона осторожно поставила свою ногу на пол и слегка перевела на неё вес. Было больно. Очень больно.
Она подошла к зеркалу и взглянула на себя. Губа была глубоко прокусана, а подбородок в кровавых разводах. Видимо, она даже не заметила и не ощутила боль, когда поранила нижнюю губу своим клыком. Набрав в ладони воду, Гермиона вытерла лицо и глубоко вздохнула, снова посмотрев на своё отражение. Глаза опухли, а радужка имела густой чёрный цвет, словно кто-то вылил туда банку краски. Во взгляде не осталось ничего тёплого. Том был прав – прогибаясь под обстоятельствами и своим настроением, она менялась.
Вспомнив о нём, Гермиону снова захлестнула бешеная ярость. Перед глазами оказалось не отражение её чернеющих глаз, а антрацитовый взгляд, который исчез так же быстро, как и появился. Гермиона отшатнулась и схватилась за умывальник, внимательно вглядываясь в свою отражённую копию. Впервые она ощутила странное и ничем не объяснимое чужое присутствие, которое вызвало цепенеющий страх, но наряду с этим чуждое облегчение, заставившее прекратить рыдать, вдыхать воздух глубоко и ровно, словно уверяя, что сейчас всё в порядке и хуже с ней уже ничего не случится.