Страница 20 из 111
Два дня проходили абсолютно одинаково, без изменений: она с утра до ночи сидела за книгами, пытаясь найти что-то соответствующее этой диадеме или любой другой артефакт, который мог обладать подобной магией. Безуспешно.
После своих поисков она возвращалась в гостиную, где, к счастью, на неё не обращали внимания возбуждённые друзья, предвкушавшие весёлую вечеринку, и в этот момент разгоняли толпу младшекурсников. Гермиона, воспользовавшись этим переполохом, два дня подряд оказывалась в своей спальне незамеченной, откидывала одеяло и падала навзничь на белую простыню от усталости.
Единственное, что менялось в эти дни – настроение. Проснувшись на шестой день, Гермиона из-за злости на эти повторы забыла о стеклянном шарике и сломала его. Скандал с Лавандой тут же повторился, вызывая в Гермионе такие яростные чувства, что на протяжении всего дня она не могла избавиться от мысли отомстить ей. Гермионе надоели обвинения в том, что она делала это специально! С таким отношением Лаванды, в самом деле, хотелось проснуться и сломать шарик нарочно, а не случайно!
На седьмой день Гермиона чувствовала уже не раздражение, а самую настоящую злость и ярость, с которой едва ли удавалось совладать. Она различила на полу стеклянный шарик и намеренно пнула его в сторону вместо того, чтобы положить на комод, как делала в предыдущие дни, дабы избежать скандалов с Лавандой. Шарик покатился и врезался в тапочки Лаванды возле кровати. Что же, если этому шарику суждено быть раздавленным, то в этот раз его раздавит сама Лаванда. Гермиона почувствовала внутри себя огромное любопытство и желание увидеть, как поведёт себя та в таком случае.
Ради этого она задержалась в спальне дольше обычного. Гермиона переоделась в чёрное платье, умылась и решила навести макияж, который обычно не делала. Пока соседки спали, она нашла сумочку, в которой была важная вещь для девушки её возраста – косметика. По меркам магического мира Гермиона была уже совершеннолетней волшебницей, а это значило, что она могла распоряжаться своей жизнью так, как ей этого хотелось. Если захотелось впервые за всю жизнь выместить накопившиеся злость и ярость, то она не видела повода отказывать себе в этом. Если ей захотелось быть сегодня другой, то она не видела смысла этому препятствовать.
Гермиона подвела глаза и накрасила ресницы. Было непривычно смотреть на себя «другую», но ей это очень понравилось. Найдя в сумочке помаду малинового оттенка, она приложила её к губам и медленно стала закрашивать светлый тон губной кожи.
В этот момент она услышала дикий женский визг.
Гермиона резко повернулась в сторону закрытой двери в ванную комнату, понимая, что сейчас кричит Лаванда, затем снова посмотрела на себя в зеркало, докрасила нижнюю губу, быстро кинула помаду в сумочку и толкнула дверь от себя.
На её глазах Лаванда упала обратно на свою кровать, с которой недавно вставала, и вцепилась в ногу, крича и плача от боли.
Лаванда была слишком эмоциональной девушкой, и на удивление Гермиона, в первую очередь, подумала о себе с восхищением: она куда сдержаннее перенесла болевые ощущения от впившихся в стопу осколков. Больно – да. Но кричать – нет. Им не нужно видеть её боль.
Парвати подскочила со своей кровати и подбежала к подруге, спрашивая, что у той случилось.
Неужели не видно, что у неё случилось? Она так же, как и Гермиона вляпалась в этот злосчастный шарик Рона, который отравлял сначала жизнь ей, а теперь самой Лаванде. Было интересно увидеть, что почувствует и скажет Лаванда после того, как болевые ощущения немного утихнут и впустят в неё другие эмоции.
Гермиона скрестила руки на груди, опираясь на дверной косяк комнатки и наблюдая, как капает кровь из израненной стопы Лаванды. Внезапно она ощутила от этой картины странное чувство удовлетворения, ведь в этот раз Лаванда сама виновата в поломке драгоценного подарка – «туманного глазика». Нужно же было так его обозвать? От этого внутренний смех вызвал на малиновых губах Гермионы слабую улыбку.
Лаванда визжала от боли и утопала в слезах, а Парвати кружила перед ней в руках с палочкой, не зная, что предпринять в таком случае. Огромные острые куски стекла торчали из окровавленной стопы, а это зрелище действительно было не для слабонервных.
На Гермиону никто не обращал внимания, поэтому у неё было достаточно времени, чтобы насладиться справедливостью сложившейся ситуации. Теперь Лаванда будет знать, как раскидывать подарки своего обожаемого Бон-Бона! Интересно, что же она скажет ему?
Злое настроение подначивало Гермиону узнать об этой истории дальше, но чувство сострадания всё равно было сильнее. Она прекрасно понимала пережитую Лавандой боль в стопе, и было бы слишком бесчеловечно не помочь ей устранить последствия того, чему поспособствовала сегодня утром Гермиона. В этот момент ей стало стыдно от того, что она специально толкнула шарик в сторону Лаванды, желая увидеть, как та наступит на него. Неужели она была настолько зла, что её здравый рассудок не остановил жажду насмешки и злорадства, которые ей были не свойственны?
Слабая улыбка исчезла с губ. Она подошла к Лаванде, опустилась перед ней на корточки и оттолкнула от себя Парвати, чтобы та не мешала.
— Не трогай меня! — взвизгнула в слезах Лаванда.
Гермиона изумлённо подняла на неё глаза. Что в этот раз она сделала не так? Не она же наступила на этот чёртовый шарик! Неужели ненависть Лаванды была к ней куда глубже, чем она полагала?
— Я хочу помочь тебе… — твёрдо возразила Гермиона.
— Не нужна мне твоя помощь! Это ты его бросила к моей кровати! Ты хотела, чтобы этот подарок разбился! О, Мерлин! Что я буду говорить Бон-Бону?!
Гермиона поражённо уставилась на Лаванду, едва понимая, каким боком та повернула эту ситуацию. Да, Гермиона это сделала нарочно, но не для того, чтобы поссорить Рона и Лаванду, а потому что ей надоело находиться в аду этих постоянных событий. К тому же, Лаванда не могла видеть, что это действительно сделала она!
Выходит, если шарик сломается при любых обстоятельствах, то виновата в этом всё равно Гермиона?
Она этого не ожидала. Стало ужасно обидно, что Лаванда вела себя, как безумная, если речь касалась Рона. Она была готова ненавидеть Гермиону за то, что та вообще существует.
Такой уровень ненависти привёл Гермиону в бешенство. Она хотела помочь ей! Исправить содеянное, которое поначалу было вызвано чувством мести! А сейчас Лаванда обвиняет её в том, что она хочет поссорить их с Роном! Да плевать она хотела на Рона и Лаванду!
Гермиона выпрямилась и со сверкающими глазами посмотрела на Лаванду.
— Ты дрянь! — неожиданно для неё самой вырвались оскорбления. — Только и ищешь, как вызвать в своём Бон-Боне отвращение ко мне.
Лаванда не ожидала таких острых слов и сначала растерялась, но затем попыталась вскочить с кровати, завизжав:
— Как ты смеешь так говорить обо мне?! Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на Рона, когда он со мной? Думаешь, я не вижу, что ты…
— Да пошла ты! — поморщившись, отозвалась Гермиона, пнув ножку кровати Лаванды.
Она отвернулась, представляя, как у той наливается краской от ярости лицо, и прошла к своему шкафу. Открыв его, она достала оттуда ботинки на каблуке и стала их обувать.
— Ты переходишь все границы, Грейнджер! — кричала ей в спину Лаванда.
— Заткнись и отвали от меня, — лениво, но с невероятной злостью внутри ответила Гермиона, преодолевая в себе желание стукнуть ту каблуком ботинка.
Лаванда охнула и попыталась подняться, но тут же взвизгнула от боли. Очевидно, от злости совсем забыла, что нога ранена. Гермиону эту насмешило: она обернулась назад к Лаванде и, взглянув ей в лицо, почувствовала такую злость и ненависть, желавшие заставить её страдать бесконечно. Страдать так же, как и ей приходится это делать. Гермиона была в ярости от того, что никому никогда не желала ничего плохого, а сейчас расплачивалась за грехи своего окружения. Разве она питала такую ненависть к Лаванде ещё множество таких дней назад? Нет.