Страница 81 из 185
— Ах, Божечки, что это с тобой? — услышала она вдруг знакомый голос.
Кошка развернулась и увидела Петунию. У нее в руках были какие-то моющие средства, видимо, она всегда носила их с собой на всякий случай (кто бы сомневался, такая аккуратистка). Вид у нее был испуганный, она с каким-то страхом смотрела на лицо пришедшей.
— Ничего, — попыталась соврать Кэтти-Блэк. — Просто… Не выспалась.
— Нет, — отрезала скунсиха. — Когда кто-то не выспался, он не выглядит так ужасно. Может, ты заболела?
— Знаешь, — девушка поняла, что врать бесполезно. – Ты, наверное, права. Я, кажется, заболеваю. Точнее, я схожу с ума. Мне очень плохо, у меня все время голова болит.
— Так что ж ты делаешь здесь, в школе?
— Нужно. У меня тут одно дело есть важное.
— Что за дело? — поинтересовалась Петуния.
— Не могу сказать. Секрет.
— А все-таки? — синяя девчонка не унималась, она хитро сощурила глаза. — Что же это за секрет? Да ладно тебе, скажи как девушка девушке.
— Я не могу, — кошка замотала головой. — Это такой секрет, такая тайна, которую никто не должен знать.
— Почему?
— Это очень личное. К тому же если я расскажу, то я подорву репутацию.
— Чью? — удивилась Петуния. — Свою?
— Не совсем, — черная девушка неопределенно махнула рукой. — Чужую. Но тебе это вовсе не нужно знать. Просто не спрашивай, ладно?
— Ну, ладно, — с некоторой досадой ответила скунсиха и вошла в кабинку. — А все-таки ты зря пришла в школу в таком виде. Тебе бы отлежаться, отоспаться, лекарства принять.
Кэтти не ответила. Она лишь стояла у зеркала. Решив больше не оставаться в туалете, чтобы не возникло новых вопросов, она сполоснула лицо водой, кое-как привела его в порядок, взяла сумочку и бесшумной походкой вышла наружу в коридор. Там, слава Богу, никого не было. Видимо, все школьники устремились в столовую и теперь дрались за право обладания первого места в очереди. Ну, или на улицу все высыпали. Не столь важно. Главное, чтобы никто не видел девушку и не задавал таких навязчивых вопросов. В конце концов, она могла и не выдержать, проболтаться и забыться.
Рассуждая таким образом, кошка тут поняла, что не знает, где конкретно находится подсобка, где была назначена встреча. Надо бы написать СМС-сообщение Шифти, спросить его. Но телефон она с собой не прихватила. Коря себя на непредусмотрительность, Кэтти вернулась к Флиппи. В каморке было на удивление тихо. С минуту постояв и решая, стучать ли или же все-таки лучше не беспокоить ветерана, она все-таки стукнула пару раз своими пальчиками. Звук вышел очень тихим, почти незаметным. Но, пожалуй, этого было достаточно, чтобы Прапор услышал. Дверь открылась, и медведь, видимо, только что оправившийся от действия своего Берсерка (комнатенка была в бардаке), с удивлением посмотрел на гостью.
— Что-то случилось? — спросил он.
— Флиппи, — тихо проговорила девушка. — Прости, что беспокою, но… Где у вас тут располагается подсобка?
— Какая подсобка? Моя комнатка — вот подсобка.
— Нет, ты меня не понял… Подсобка, которая раньше была у вас экспериментальным кабинетом. Ее там, насколько я помню, не ремонтировали.
— А, ты это имеешь в виду, — ветеран сразу все понял. — На третьем этаже, крайняя дверь слева. Ты ее сразу отличишь от других. А зачем тебе этот кабинет понадобился вдруг?
— Ну, у меня там встреча назначена.
— С кем, если не секрет?
— В том-то и дело, что это секрет. Встреча тоже секретная. В час мне нужно там быть.
— Ладно, как хочешь, — медведь пожал плечами. – Ты, кстати, видела себя?
— Да, Флиппи, — Кэтти кивнула с грустью головой. — И ты прав. Я ужасно выгляжу. И ты еще был прав, что я зря так рано выписалась из больницы. Мне нужно было полежать. Но… — тут из глаз ее по непонятным причинам потекли слезы, девушку нашел приступ откровения. — Я не знаю, что на меня нашло. Я просто не могла больше там лежать, понимаешь?
— Почему ты плачешь? — Прапор погладил кошку за щеку, вытирая слезы.
— Не знаю, — ответила девушка, всхлипывая. — Я не знаю. Я вообще никогда не плачу по пустому поводу, но сейчас… Мне очень плохо, Флиппи. У меня все время болит голова. Кости ноют, я постоянно засыпаю. И мне снятся такие кошмары… Ты бы знал, Флиппи, как мне страшно порой бывает от этих кошмаров! — и кошка вдруг разревелась, сама не понимая, почему.
— Тихо, тихо, — медведь приобнял гостью, поглаживая ее по спине и успокаивая ее. — Ведь сейчас же тебе ничего не снится. Ты именно поэтому меня так опасаешься?
— Как ты понял?
— Нетрудно догадаться, — Прапор улыбнулся. — Мне ведь тоже снятся кошмары. Всякий раз. Каждый день я просыпаюсь и вспоминаю сон, в котором я был Берсерком, убивал других, но в то же время я являлся неким зрителем со стороны, однако не мог успокоить своего внутреннего зверя. И мне порой кажется, что все, что происходит в моих кошмарах, происходит и наяву.
— Серьезно? — Кэтти успокоилась и перестала плакать. — Ты действительно так считаешь?
— Да, — признался Флиппи. — Уж слишком яркие эти сны… Ладно, прости, я слишком много тебе сказал. Думаю, тебе не стоило это рассказывать.
— Что ты, ничего, — кошка смущенно покраснела. — Во всяком случае, я еще больше заинтересована твоей психической болезнью. Может быть, нам когда-нибудь удастся встретиться где-нибудь, чтобы нас никто не видел. Поговорим с глазу на глаз, может, я найду другие способы вылечить тебя. Только вот Флейки… Она ведь такая хрупкая, боязливая… Неужели она действительно тебя любит?
— Да. И не боится Берсерка. Я иногда думаю, что она просто не понимает, но глядя в ее глаза… Мне становится ясно, что она вправду считает, что я смогу ее защитить от своего зверя.
— Понятно, — не зная, как бы закончить разговор, девушка смущенно потерла свою шею и неловко сказала: — Ладно, мне пора.
— Пока, — просто ответил ветеран.
И он ушел в свою каморку, плотно прикрыв дверь. А Кэтти-Блэк, полностью успокоившись, пошла в подсобку. По дороге она отчаянно ругала себя за этот бессмысленный диалог, за эти слезы и за эту излишнюю сентиментальность, которую она пробудила в медведе. Хоть ей и было приятно, когда Прапор обнимал и успокаивал ее, но слишком уж быстро все это произошло, слишком бездумным и слишком дурацким получился разговор. Было такое ощущение, что Флиппи ухаживал за нею несколько дней и был ее парнем. «В конце концов, — думала она. — Ему уже давно за тридцать. У него есть девушка, а я, дура, склоняю этого мужчину к себе… И почему я вдруг стала плакать? Что с моими нервами? Неужели… Неужели это еще один побочный эффект моей преждевременной выписки? Не может быть!».
С этими мыслями она добралась до пункта назначения. В самом деле, дверь совершенно отличалась от других. Во-первых, она была в обивке. В стандартной такой, как у старинных диванов и кресел — темно-красной, кожаной. Причем обивка была немного жестковатой, словно овчинка. Во-вторых, это уже как следствие, она была потрепана, поцарапана, кое-где даже порвана. Из дырок торчали ватки, которыми набивали обивку. Ну и в-третьих, на двери висела табличка с надписью «Не входить!». Очевидно, что это помещение не предназначалось для постоянных посещений, да и вообще его планировалось опечатать. Во всяком случае, кошка так думала и предполагала.
Она толкнула дверь, полагая, что она заперта, и с удивлением обнаружила, что дверь открылась легко, даже щелчка замка не было слышно. Видимо, кто-то успел сломать и вытащить его. Так что войти мог любой желающий. Вопрос в том, были ли в этой школе ученики, жаждущие посмотреть, что таила в себе подсобка.
А ведь там было на что посмотреть. Комната была похожа на зал музея. Три шкафа — два у одной стены занимали ее всю, и еще один у другой. У этой же стены стояло пианино. Старенькое, лак с него уже давно слетел, дерево кое-где было поцарапано, краска облезла. Открыв крышку и проведя пальцами по клавишам, Кэтти удивилась, что инструмент еще работал и мог издавать звуки. Хоть и немного расстроенные. В шкафах же находились разные диковинные предметы. В одном из них были книги. Превеликое множество книг, старых, потрепанных. Наверное, их раньше выдавали в школьной библиотеке, но потом унесли сюда как в архив. В другом находились всякие приборы, которые обычно демонстрируют на уроках физики: микрофоны, вольтметры, амперметры, осциллографы и прочие вещи. А вот третий шкаф привлек кошку больше всего.