Страница 107 из 185
Веки, казалось, налились свинцом и не открывались даже при огромном усилии со стороны хозяйки. Единственным, чем могла двигать на тот момент девушка – уши. Они потихоньку начали различать звуки, очнувшись от полной тишины. Сначала было слышно какое-то странное гудение, будто работал где-то неподалеку электрощит старой модели. Затем к этому шуму прибавилась странная капель. «Где-то протекает, — решила кошка. — Наверное, я в подвале. Или в заброшенном, давно не реставрированном доме». Больше ничего не было слышно. Видимо, Кэтти-Блэк была совсем одна.
Она с трудом открыла глаза. Но поняла, что могла бы и не делать этого. Тусклая лампочка под потолком, скрытая металлическим простецким абажуром, не могла осветить всю комнату. Она проливала свет лишь на середину. Тем не менее, кошка смогла различить в темноте те самые старые, покрытые легкой ржавчиной и пылью тренажеры, которые она видела, когда Рассел показывал ей школу. «Понятно, — пришла она к выводу. — Значит, я в школьном подвале. И, кажется, я привязана к турнику».
Попытавшись пошевелиться, Кэтти убедилась в своей догадке. Руки у нее были заведены назад ладонями наружу, словно она сама раскинула руки навстречу ветру. Цепи на запястьях тянулись к вертикальной балке, находившейся в паре метров от той, к которой была приставлена кошка. Оковы не давали возможности хоть как-то пошевелить верхними конечностями, чтобы сделать свое положение хоть как-нибудь комфортнее. Чуть позднее девушка почувствовала на своем лбу довольно жесткий ремень, фиксировавший ее голову на балке и также не дававший ей возможности двигаться. Щиколотки были стянуты довольно прочной веревкой у самого основания. В общем, пленница, как она и предполагала, была прочно привязана к турнику. Да так, что конечности, несмотря на всю силу пут, не затекали. Болели лишь спина и грудь из-за неудобного положения рук.
Попытавшись простонать от ноющей боли, она почувствовала еще и тряпку, довольно сильно завязанную на затылке и не дававшая губам и нижней челюсти хоть как-то двигаться. Так что до ушка девушки донеслось лишь очень тихое мычание. «Ясно все, — догадалась она. — Значит… Значит Флиппи. Он отнес меня сюда. Почему-то ничего другого от него я не ожидала… Интересно, что он собирается со мной делать? Пытать? Да. Вроде того. Как он сам сказал, он не желает лишать себя удовольствия вдоволь наиграться со мной… А как он будет меня пытать? Испанский сапог? Щекотка? Ядовитые насекомые? Расплавленный свинец? Раскаленные иглы под когтями? Кислота? Щелочь? Радиоактивные вещества? Все может быть…».
Самое интересное, что обдумывая все это и вспоминая всевозможные физические и психические пытки, которым Берсерк мог подвергнуть свою жертву, Кэтти-Блэк не испытывала ни малейшего страха. Ей было абсолютно все равно. Она даже не боялась боли, хотя раньше могла бы начать плакать от осознания того, что ей придется все это терпеть, предпочтя лучше скорую и безболезненную смерть. Она просто висела на балке, будучи привязанной к ней, и терпеливо ждала. Не важно, чего именно: самих пыток, смерти от холода, голодной смерти — она просто ожидала. И думала глубоко о чем-то своем, чтобы скрасить ту пустоту, что окружала ее наяву и пыталась спеленать ее, задушить… Задушить страхом.
Сначала мозг упорно отказывался вспоминать хоть что-нибудь приятное из жизни, подталкивая и подгоняя в затылочную долю мозга миражи со страшным сценарием. Кровь, убийства, маньяки, ножи, топоры, пистолеты… Но потом серое вещество словно утомилось, вспоминая, что еще ужасного можно было подкинуть своей жертве и стал невольно пропускать радужные воспоминания, в которых Кэтти была счастлива и весела, где она не знала печали и боли, где ее саму никто не обижал. Где она мечтала вновь оказаться наяву. И остаться навечно.
— Эй, Блэки, чего опять от всех под свой дуб ушла? — крикнул с пригорка чей-то веселый девчачий голосок, отдаваясь эхом в холмах и нагорье.
Кошка обернулась на знакомый ей с детства голос. К ней бежала белая кошка. Ее серые коротко стриженые волосы имели рыжий и черный пряди. Непослушная челка все время спадала наискось на левый глаз, и сколько бы хозяйка не поддувала ее, она всегда возвращалась на свою прежнюю позицию. На груди у белой девушки красовалось черное «жабо» с рыжими краями. На руках и ногах в области фаланг пальцев виднелись черные «перчатки» и «туфли» соответственно. Кончики ушей и шерстка внутри них темнели, пока не обретали тот же угольно-черный цвет. На пушистом хвосте можно было заметить черный и рыжий пятна. В общем, подошедшая девушка была похожа на Кэтти-Блэк, только белый и черный цвета были на других местах. Единственное, что было у них абсолютно одинаковыми — это глаза цвета Луны.
Белая кошка была троюродной сестрой по имени Кэтти-Уайт. В отличие от черной сестры она была гораздо веселее и жизнерадостнее. Проще говоря, это была полная противоположность Кэтти-Блэк не только внешне, но и характером. Она очень любила быть в компании, не переносила одиночества. Она всегда старалась всех развеселить. Больше всего ей это удавалось в фокусах и подколках. Не обидных, а вполне уместных. Но потом Уайт почему-то увлеклась чернокнижием и темной магией, даже продала душу дьяволу в обмен на большие силы. И из-за этого она не была способна на сильные чувства вроде любви. Кэтти-Блэк жалела свою сестру, потому что не могла представить себе, как можно на свете жить, не любя кого-то так, что готов ради любимого умереть. Но видимо, белой кошке было все равно, и она была определенно счастлива.
— Ну чего ты опять уселась под этот дуб? Опять слушаешь свое радио «Soul Songs»? — спросила между тем Кэтти-Уайт, когда пришла к дереву, где находилась черная.
— Да, слушаю, — спокойно отозвалась та. — Ты же знаешь, я не очень люблю шумные вечеринки и посиделки.
— Ну и зря. Что ты все время слушаешь эту бурду?
— Это симфоник-метал.
— И что?
— А то, что это сочетание симфонического оркестра, академического хора и тяжелого метала. К тому же песни у этой группы (имелся в виду Dark Moor) вполне душевные… Навевает приятные мысли.
— Да ну тебя. Не понимаю я твою группу… Слишком мрачновато, как мне кажется.
— Ну, а мне кажется, что твой любимый DragonForce слишком быстр и подвижен. Слишком весел и вальяжен, думает только об Армагеддоне, поет о каком-то Вейстлэнде…
— Иди ты, — Кэтти-Уайт пихнула сестру в бок, после чего перехватила одной рукой ее за шею, а другой начала кулаком ерошить ей волосы. — Все время ты такая у меня мрачная, девчонка ты моя черная!
— Отстань! — улыбнувшись, попыталась вырваться Блэк. — Хватить трогать мои волосы! Пусти!
— Хе, ни за что! — засмеялась белая. — Теперь ты в моих руках, ты от меня не ускользнешь! Да не дергайся ты, я ж так упаду! — но потом она все-таки рухнула в траву. – Ай, эй, так нечестно! Вот я тебя сейчас догоню, схвачу и утащу под корни этого дуба, и никто не услышит твой смех от щекотки!
Уайт встала, отряхнулась от земли и побежала вслед за ускакавшей в рощу Блэк. Беготня была очень веселой, но совсем недолгой. Потому что черная кошка вдруг замолчала, остановилась и встала на колени, двигая руками так, словно она что-то приподнимала с земли. Белая остановилась неподалеку и поняла, что послужило причиной столь внезапной остановки. И пожалела, что утратила некогда возможность плакать от горя и сострадания.
Кэтти-Блэк нашла птичку. Это была мертвая синица. Причем не какая-нибудь случайная пичужка, а та самая, которую кошка называла Синькой и с которой она играла по вечерам, насвистывая в птичий манок или напевая какую-нибудь случайную песню от Dark Moor. Эта птичка когда-то была найдена черношерстной девушкой в лесу, когда еще была птенчиком, вывалившимся из гнезда. Возвращать тогда туда не было никакой возможности, поскольку Блэк, как известно, боялась высоты, а отдать ее на попечение Уайт или Элис с Луис она не решалась. Синька росла в доме, а когда она научилась летать, то вылетела из окна, но поселилась неподалеку, на дубу. И играла с кошкой, когда та приходила, благодаря несказанно за ту заботу, что черная ей подарила.