Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 65

Она посмотрела на Абрахама.

— Я только архонт и жрец, не император и не божество, подобное тому, за которое вы выдаете Ликократа, — откинувшись на спинку стула, Абрахам прикрыл глаза ладонью от света и смотрел на обнаженную женщину, сидевшую у его ног. Челюсти расслабились. Мысли текли вяло и спокойно. Он вдруг действительно начал получать удовольствие от происходящего.

— Нет, ты хозяин. Ты мой господин, — сказала Лилиэт, странно улыбаясь. — Я много думала об этом. Связь хозяина и раба прочнее, чем кажется. Она проникает в кровь, меняет сознание. Особенно если хозяин добр и прекрасен, если он долгие и долгие годы заставляет видеть в себе воплощение святости, а всё, что есть в твоей жизни плохого — нищета, голод, рутина, насилие — в этом виноват только ты сам. Ты должен жаждать любви, которой по определению не заслуживаешь. Хозяин внезапно бросает тебя на смерть и скрывается в своем рукотворном раю, но ты не смеешь роптать, потому что ты низок и недостоин. Потом с течением времени ты понимаешь, что тебя водили за нос, любовь становится ненавистью, но освободиться ты все равно не в силах. Комплекс неполноценности, взращиваемый в тебе годами, держит тебя на привязи, как хорошо вышколенного пса. Что бы мы не делали, архонт Абрахам, как бы не пытались освободиться, даже путем саморазрушения — над всем нависает тень великого Амвелеха. Наш Господин, наш Абсолютный Бог — это Амвелех, он — наша религия, наше чаяние и одержимость.

— Абсолютный бог непостижим, — Абрахам взирал на Лилиэт спокойно, чуть склонив голову на бок. — Но Амвелех — одно из его воплощений. Если всё так, как ты говоришь, ты еще можешь спасти свой народ. Разве ты не видишь? Это не более, чем бессмысленный бунт против тех, кто вас вскормил. Юношеский протест против отца. Каждый ребенок проходит через это, дело только за тем, чтобы понять необходимость…

По мере того, как архонт говорил, губы девушки раздвигались всё шире, наконец, она расхохоталась в голос. Услышав смех, Абрахам смолк, но выражение его лица не изменилось. Оно по-прежнему выражало отеческое внимание и заботу.

— Вероятно, мои слова не вызовут в твоем сердце ответа, но я скажу то, что должен. Я сожалею о своей резкости несколькими… часами раньше. Сожалею и о том, что мы, по твоему выражению, бросили вас. В этом нет вашей вины. Это грех Амвелеха.

Плечи Лилиэт дергались вверх-вниз, в смехе прорезались взвизгивающие истерические нотки. Она закрывала рот ладонью, будто заставляя себя прекратить, но тут же взрывалась новым приступом хохота. Наконец, она замолкла, взяла бокал и осушила его до дна. Потом смахнула выступившие на глазах слезы. Не поднимаясь с колен, она подползла к Абрахаму ближе и положила голову к нему на колени. Старик не оттолкнул её.

— Ты великодушен, Святейший. Ты берешь вину на себя. Сделай и второй шаг: скажи, что ты меня любишь такой, какая я есть, великую грешницу и блудницу. Скажи, что прощаешь меня, недостойную. Я буду тебе послушной, — она нашла руку архонта и, не глядя на него, поднесла ее к губам, — я буду твоей рабой. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я целовала тебе ноги? — она прижалась к старику всем телом, потёрлась об него и сползла ниже. Обхватила его ступни руками. Абрахам отпихнул её. Он сделал это без злобы, совсем легко, но Лилиэт, будто ждала этого и упала навзничь. Она повернула лицо к Абрахаму, закинула руки за голову и развела колени в стороны. Структура из чёрных прямых многослойных контуров, нарисованная на её теле, струилась по животу и ногам, сосредотачиваясь в паху.

Абрахам смотрел на неё несколько секунд, потом вздохнул и покачал головой.

— Я слишком стар для этих игр, девочка. Оставь это. Ты еще не готова к настоящему разговору. К ответственности за себя и тех, кого ты по какому-то странному стечению обстоятельств возглавляешь.

Он оглядел зал. Способность мыслить здраво вернулась, он снова ощущал себя хозяином ситуации. Сознание всё ещё было затуманено наркотиком, но Абрахам больше не опасался, что утратит над собой контроль. Присутствующие в зале занимались своими делами, никто, включая Аарона, не смотрел в их сторону. Многие вели себя не лучше той, что называла себя их царем. Всюду царил вялый, ленивый разврат под отупляющим действием наркотика. Не было никаких сомнений, что даже если бы он овладел этой бесстыдно предлагающей себя девицей прямо у них на глазах, никто не обратил бы на это внимания. Знали ли эти люди, что она и есть их царь, их «бог» Ликократ? Абрахам перевел взгляд на Лилиэт и понял, что она была права: едва ли для них это имело хоть какое-то значение. Их не интересовала правда.

— Люди, которых похитили из Харана по твоему приказу, где они?

Лилиэт свела колени вместе, но осталась лежать на месте, подложив руки под голову. Лицо ее было бесстрастно, будто вся эта сцена только что, её истерика и хохот были плодом его воображения.

— Ты их увидишь, когда придет время, — ответила она. — Я знаю, что с тобой один из этих фанатиков-страдальцев. Наверное, они порассказали тебе невесть что, но тебя наши дела с Хараном не касаются.

— Твой отец велел казнить их учителя, Серуха. Он был моим другом.

— Того, кто называл себя Философом? — Лилиэт перевернулась на бок, будто и правда заинтересовалась разговором. — Разве Амвелех не приговорил его к казни еще раньше? Ликократ продемонстрировал свою лояльность Амвелеху. К тому же, судя по тому, что мне рассказывали о Философе, он был мучеником, значит, Ликократ оказал услугу и ему, и его последователям. Ничто так не возвышает, как несправедливая мученическая смерть. Благодаря Ликократу учение Философа живет.





Абрахам поморщился.

— Криптии тоже для этого?

— Мы мыслим одинаково, архонт, — улыбнулась Лилиэт. — Если бы ты был честен с собой, мы бы поладили. Да, я вернула этот старый добрый обычай, чтобы их укрепить веру. Страдание очищает, особенно такое благородное и искреннее — во имя добра и справедливости. Мученик должен мучиться, разве нет? Это самое прекрасное, что я могу для них сделать.

Она рассмеялась.

— Кто сообщил тебе о моем прибытии? — спросил Абрахам, спустя некоторое время.

— Наши общие амвелехские друзья, кто же еще?

— Терапевт? — он помедлил, — Исмэл?

Женщина села и медленно обвела каждый палец на обеих ногах. Она тянула время, но Абрахам не прерывал её занятия и молча ждал ответа.

— Слишком много вопросов для того, кто никогда не хотел ничего знать, — сказала она наконец, вскинула голову, поглядела на Абрахама лукавыми, раскосыми глазами, затем встала и подошла к бортику бассейна, повернувшись к нему спиной. — О том, что происходит здесь с твоего молчаливого согласия.

— Я устал от игр, девочка.

— Разве не таков договор? — Лилиэт повернулась в профиль. Свет красиво очерчивал её фигуру — упругую грудь, округлые бёдра. По смуглому, исчерченному черными знаками, обнаженному телу плясали зайчики, отраженные от бликов на воде. — Я даю всё, что вы просите, не задаю вопросов. Делаю вид, что ни меня, ни Белшар-Уцура, ни предмета договора на самом деле не существует. Вы щедро оплачиваете оказываемые вам услуги и моё молчание. Так было всегда. Ты, Святейший, никогда не желал ничего об этом знать, а теперь требуешь ответы?

— Незаконная добыча аргона-хюлэ не входила в этот договор.

— О, тебе рассказали об этом в Харане? Самую малость, от этого не обеднеете, — Лилиэт обернулась полностью. Она больше не смеялась. Напротив, глядела на архонта внимательно. — Вот мы и подошли к самой главной тайне. Тайне тайн, — она помедлила, что-то для себя решая, потом заговорила вновь: — Но я вижу, ты знаешь, о чем идет речь, архонт Абрахам, но знают ли об этом другие? Они так легко распоряжаются аргоном-хюлэ, что у меня закралось подозрение, что нет. Вырождение! Отсутствие наследников! Вот что их волнует, но дело гораздо серьезнее, не так ли архонт? Ваши колодцы неуклонно пустеют.

— Это угрожает и тебе.

— Мне? О, нет. Я лишусь некоторых приятностей, но жизнь останется прежней. Мы в дерьме, архонт, куда нам еще падать? Но кто знает, не окажете ли вы всем услугу, перестав существовать.