Страница 37 из 140
Гордей потрогал бледно-розовую руку Ниры. Прохладная. И достаточно мягкая.
— Я что, по-твоему, манекен от человека не отличу? Вот с этим самым… телом я совсем недавно разговаривал и…
— Она не могла разговаривать, — всё ещё возмутительно спокойно сказал Виссарион. — Манекены не могут вообще ничего делать. Ни пить, ни есть, ни сидеть, ни ходить. Ничего, прелесть, понимаешь?
Он казался сейчас особенно заторможённым.
— Она пила коньяк, — вспомнил Гордей. — Хороший коньяк, она всегда разбиралась в напитках. А через несколько часов я лично зафиксировал её смерть.
Гордей собирался печалиться, сдерживать слёзы, предаваться воспоминаниям, клясться выяснить, что случилось. Но не ожидал, что будет с мистическим ужасом смотреть на не тронутое ни жизнью, ни смертью тело. Нежные черты, чуть вздёрнутый носик — перед Гордеем лежала девушка не старше шестнадцати лет.
— Может, кто-то пошутил? — тупо спросил Гордей. — Подсунули куклу…
Кто бы мог за несколько часов достать куклу с безупречным лицом Ниры восемнадцатилетней давности? И зачем? Эксперт выразительно посмотрел на него и промолчал.
— Что скажешь ещё?
— У неё был половой акт незадолго до смерти.
— Ты уверен?!
Вилка, торчащая у Микиного глаза…
— Без сомнения.
— А в желудке?
— Ни. Че. Го, — по складам произнёс Виссарион. — Последний раз я видел такой девственно чистый желудок в универе. У муляжа.
Виссарион словно говорил о кукле из секс-шопа. Розовой, гладкой, с девственно чистым желудком и следами, что остаются после полового акта.
— Скажи, в плане бреда, — быстро произнёс прозектор, — а могло такое быть, что твою одноклассницу убили, потом выпотрошили и все внутренности заменили? Нет, следы бы точно остались. И кожа… Она тоже вся такая…
— Ни за что не поручусь, — ответил Гордей. — С Нирой всё так сложно. Она исчезла, когда мы только девятый класс окончили. Её объявили погибшей, хотя тела так и не нашли. Ты должен помнить, весь город знал…
— Точно! А я думаю, где её имя слышал… Там ещё тот маньяк, которого вычислили, прямо перед тем, как полиция в его квартиру ворвалась, повесился. Да, точно. Убийцу нашли, а тело — нет.
— Да, — кивнул Гордей. — Я не знаю, чем она занималась эти восемнадцать лет, почему вернулась именно сейчас, и какого чёрта её нашли без признаков жизни в баре, который она унаследовала у матери. Не понимаю…
— Наверное, этому есть объяснение, и скоро всё выяснится, только... Что мне сейчас в сопроводиловке писать?
Виссарион вдруг присел на корточки, каким-то подростковым, отчаянно-угловатым движением закрыл лицо. Не сняв перчаток и не продезинфицировав ладони. Прозектор точно находился в крайней степени замешательства.
— Знаешь, я, наверное, шизанутый, — пробурчал он сквозь пальцы. — Тут чертовщина натуральная творится, а меня больше всего волнует, что я в отчёте напишу… Ни единой травмы, она свежа и чиста как младенец. Ни единого намёка на болезнь. В ней даже ни единой бактерии нет… Прелесть, зачем ты мне такую свинью подсунул?
— А как отрапортовала полиция? — спросил Гордей.
— «Падение с высоты собственного роста», — развёл руками Виссарион. — «предположительно из-за судорог эпилептического характера». Про судороги ты подсказал?
Гордей кивнул.
— Дело закроют. За отсутствием… всего.
Если только не объявятся её близкие. Те, о которых Гордей ничего не знал. А мальчишка, что в «Лаки» работал… Кстати, а куда он делся?
Гордей вдруг понял, что ни вчера, ни сегодня не видел этого… Бизона? Батона?
— Булена, — словно кто-то прошептал ему прямо в ухо.