Явление прекрасной N

Когда он вышел из машины у входа в «Лаки», в нос ему тут же ударило вонью гниющего в контейнере мусора. Но только пробежал лёгкий ветерок, как запах сразу исчез. Обонятельные галлюцинации. Теперь это место у Гордея окончательно связалось с ощущением распада и смерти. Не безликой «кого-то там», а той, что пропитывает всё существо и незримо остаётся с тобой до конца жизни.

Трупный яд. Когда возвращаешься к больному прошлому, он вместе с прекрасными воспоминаниями проникает в тебя, распространяется во всём теле, пропитывает органы, становится частью лимфосистемы.

Не надо возвращаться в прошлое.

Площадка перед «Лаки» была старательно очищена от снега. Вручную: на боковых сугробах виднелись следы лопаты. Чистили уже после прибытия полиции и труповозки: глаза не мозолил тот мусор, который неизменно остаётся на месте расследования.

Входная дверь оказалась открытой. Гордей вошёл в бар, готовый увидеть всё, что угодно. Но было тихо и спокойно. Так спокойно… Тяжесть, злость, тревога, отчаяние — всё, что болело у него в душе до тех пор, пока не переступил этот порог, — в одно мгновение покинули и голову, и сердце.

Словно что-то убаюкало. Почему-то вспомнились нездешние перекаты в голосе Булена, это мягкое «рь»: «мрьяяя».

«Кот Баюн», — подумалось Гордею. — «Из старых русских сказок. Вот кого он мне напоминает».

Прибрано и пусто. Ни следа ни от вчерашней вечеринки, ни от … мёртвой Ниры.

Всё тот же мягкий свет в баре. Мигал огонёк на кофемашине, за чисто натёртым деревом стойки — никого. Гордей прошёл в диско-зал, тоже тщательно убранный и проветренный.

Он знал, что за подиумом с пилоном скрывается гримёрка на трёх человек, из которой длинный коридор ведёт на склад и небольшую прачечную. Нира помогала матери, когда в «Лаки» не хватало рук. «Жутковатое место», — поясняла она. — «Мистическое».

На самом деле в конце коридора, открывающегося за подиумом, мистического оказалось мало. Пахло строительным мусором и лежалыми тряпками. А ещё плесенью, сыростью, мочой. Если Булен и прятался там, Гордей не рискнул сунуться в огромное, тёмное помещение, заваленное неизвестно чем.

— Булен, — крикнул он на всякий случай в заброшенную темноту. — Это я, друг Ниры, хозяйки «Лаки». Мы приходили несколько раз. С Эдом и Микой.

Тишина.

Он собирался вернуться, когда из темноты донёсся стук. Ботинки с жёсткой подошвой. Каждый шаг по пыльному бетону гулко отдавался от дальних стен.

— Я вас помню, — из мрака нарисовался бармен.

Сначала — просто силуэт, а потом Гордей ясно различил и черты лица. На этот раз на Булене был тёмно-бардовый барменский берет и большой тёмный фартук, спускающийся почти до ботинок (и в самом деле на высокой тяжёлой подошве). Фартук напомнил мясницкий, а одним ботинком можно с первого раза убить. Если прицельно попасть в голову. Или навечно оставить калекой, пнув по животу. Разрыв селезёнки обеспечен.

Гордей вздрогнул, Булен, обойдя его на входе, направился в зал. В руках у бармена громоздился большой пакет. Серой, плотной бумаги, похожей на почтовую.

— Я ходил на склад, — пояснил он.

— Мне показалось, вы прячетесь, — отчего-то немного смутившись, произнёс Гордей.

— Почему я должен? — Булен посмотрел на него с таким удивлением, что Гордею стало ясно: бармен чист как дитя.

В любом случае, раз он не скрывается, значит, полиция допросила его и не нашла ничего, позволяющего тут же задержать по подозрению в убийстве Ниры. По крайней мере, по явному подозрению.

Бармен аккуратно обрезал край пакета небольшими ножницами. Кофейные зёрна посыпались в блестящую глянцем кофемолку, отскакивая от стенок и друг от друга. Булен собирался продолжить работу паба, несмотря ни на что?

Кстати… Гордей вспомнил, что вход не опечатан. Не слишком ли быстро исчезла полицейская бумажка?

— Вы ждёте посетителей? — аккуратно спросил Гордей.

— Вы же пришли, — ответ Булена оказался вполне логичен. — Не сомневайтесь, присаживайтесь.

Машина завизжала, затарахтела, Булен достал из навесного шкафа высокую турку.

— Да ладно тебе… Успокойся…

Гордей сначала даже не понял, что тот говорит сам с собой. Фраза внезапно вырвалась из-за барной стойки, когда кофемолка резко замолчала.

— Не нервничай, — опять пояснил Булен. — Она всё равно вернётся.

Он явно не в себе. И эта особенность: мягко перекатывать «р» по нёбу. «всё рррь-я-явно ве-е-рррь-нётся».

— Хозяйка всегда возвращается, — повторил он. — Ровно в восемь.

Вместе с запахом свежесваренного кофе вдруг потянуло чем-то странным. Как если бы… Если бы солнце коснулось болотной топи. Достало лучами самый дальний, самый мрачный угол. Прогревающийся влажный мох. Глубинные тайны, открывающиеся под тёмной трясиной.

— Пейте, — сказал Булен, поставив перед Гордеем чашку. — Я всегда использую этот сорт, когда она уходит. Помогает скрасить ожидание.

Он взял себе вторую чашку, горячую, двумя ладонями, как ребёнок или старик, который всё никак не может согреться. Сел напротив Гордея. При Нире Булен не позволял себе так вольно общаться с гостями. Наверное, понял, что сейчас Гордей пришёл как давний знакомый. Скорбящий друг.