Страница 103 из 140
— Они расположились, как у себя дома, — Мика не стал брать передышку, продолжил сразу. — Или нет… Стучало у меня в голове, а они и так уже в комнате находились? Чёрт, не помню. Бармен точно был, а вот женщина… То мне кажется, что это Кайса, а потом вспоминаю: да, нет же, Нира. Всё плывёт как в тумане. Наверное, из-за этого сена…
Мика кивнул на растоптанные Гордеем пучки высохшей травы.
— Это они принесли, наверное, с собой. И свечи… Гордей, у меня отродясь такого барахла не водилось! Чёрт, откуда это всё?
Он даже скривился. Наверное, только сейчас понял про платье и букетик.
— И этот Булен мурлыкал, знаешь, он так странно говорит… И я даже не удивлялся, что они вот так вломились, будто сам пригласил. А парень начинает мурлыкать прямо в мозг, как понимает моё одиночество, и что сам — из детдомовских, и никого у него не было, и любви он, как и я, никогда не знал. Ты же знаешь, я — сирота, жил у тётки троюродной из милости, она меня едва терпела. И в самом деле — никогда не понимал, что такое эта любовь… К Нире всегда стремился, потому что чувствовал… Как бы маячок такой: подойди ближе и поймёшь, как должно быть. Словно на двоих в ней всего этого…
— Глупость какая, — произнёс Гордей. — Вон тебя как Ритка Облако всю жизнь любила. Каждый об этом знает.
— Не-е-е, — махнул рукой Мика. — Она — как я. Пустая, просто хотела меня использовать. Для статуса замужней. Не то, мелодии в ней не было. Такой, как в Нире…
Спорить сейчас на тему, каким образом покойная Ритка любила Мику, нет смысла. Гордей промолчал.
— Вот этот Булен и мурлыкал, словно читал в моей душе, а она сидела и молчала, только глазищами своими смотрела в упор, не отрываясь, всего наизнанку выворачивала. Она выворачивала, а он — читал. И говорил… Чёрте что говорил. О каком-то перводреве, что всех ждёт и любит, и меня тоже… Самый первый тополь, так они сказали — под всей Яругой его корни, а над городом — ветви. Сейчас понимаю, что бред какой-то, а тогда мне казалось это очень значимым, самым важным в жизни.
Мика глубоко вздохнул и выпалил сразу, словно прорывал долгую блокаду, которую много лет таил где-то на самом дне души.
— Но главное, Гордей, они знали, что со мной случилось в тот вечер. Тогда… Ну, ты понимаешь… То, чего никто не знал.