Страница 4 из 7
У него была страхолюдная бледная рожа, похожая на мятый таз, заросшая неопрятной рыжей щетиной и украшенная ядовитой россыпью уже не юношеских прыщей. Его изрядные рыхлые телеса были облачены в проклепанную косуху, майку-алкоголичку, залапанную какой-то желтой дрянью и во что-то еще вроде клетчатого килта. На ногах, само-собой – высокие армейские ботинки со шнуровкой.
Шурик Ха был не на шутку заворожен брутальным образом «чебуречного» фронтмена и самой песней про Сатану и его блядский бал. А то, что в песне скрыта мистическая тайна, Шурик ни секунды не сомневался. И когда «Хищные Чебуреки» отыграли все свои страшные песенки и свалили со сцены куда-то в загадочные технические помещения, Шурик Ха просочился следом и добрался-таки до главного Чебурека. Тот сидел в своем килте и косухе на батарее парового отопления в какой-то непонятного назначения комнатенке с вентилями. Самый главный Чебурек бухал дешевую водку из горлышка, запивая газировкой. Трешовый басист уже проблевался и стоял, держась за стенку, с закрытыми глазами и лицом цвета побелки. На полу сидела длинноволосая герла лет четырнадцати, вся в фенечках и булавках и безутешно плакала о чем-то своем, о девичьем, обняв могучее колена фронмена.
– Я ваш фан, – сильно приврал Шурик Ха. – Я спросить хотел, почему Сатана гавном в часы кидал?
– Да, фигле тут не понятного? – искренне удивился главный Чебурек. – Он хотел остановить время. На-ка, пацанчик, хлебни!
Шурик Ха взял бутылку и смело хлебнул из горла.
– И на, вон, запей, – предложил ему этот мощный Чебурек, забирая водку и протягивая баклажку с газировкой.
– Спасибо, уже не надо, – вежливо ответил Шурик и принялся блевать…
Да, примерно так оно всё и было, думает Шурик Ха, пытаясь вытащить из-за шкафа застрявший будильник. Будильник не поддается.
– Да, и шут с тобой, – говорит Шурик будильнику и идет на улицу.
Там в зимней мгле стоят дома. В снежных колеях, на Поселковой поблескивают черные зеркальца луж. Среди голых ветвей горит оранжевый глаз фонаря. Запахнувшись в пальто, Шурик идет на угол Златоустов. Выйдя на перекресток он замечает машину «Скорой помощи», стоящую через дом, возле подъезда. За стеклом, в кабине угадывается силуэт человека.
Шурик подходит ближе. Дверца открыта. В кабине сидят и курят два медбрата в белых халатах.
– Который час, мужики? – спрашивает Шурик Ха.
– Пятый, – отвечает один, внимательно рассматривая рубиновый уголек сигареты.
– Утра?
Медбратья переглядываются.
– Слушай, пацанчик, а ты у нас в дурке, часом, не лежал? – спрашивает первый, тот, который сидит возле открытой дверцы. – Что-то я тебя вроде помню.
– Ну, лежал, – отвечает Шурик Ха.
– Чего доманался до человека, – говорит другой медбрат первому. – Он и сейчас у нас лежит. На, вон, угостись!
И медбрат протягивает Шурику пачку «Пегаса». Шурик берет из пачки пару сигареток.
– Спасибо, чувак, – говорит Шурик медбрату и быстро уходит по Поселковой улице в сторону станции.
Светает.
Шурик Ха идет к старикову дому, но во двор не заходит, а проходит по улице мимо, за угол, а там уже лезет по снегу в палисадник. На улице тоскливый зимний денек. Тусклое бумажное небо. Зябкий ветер. Где-то орут вороны… Окно стариковой квартиры на втором этаже отрыто настежь. Возле окна сидит Старик. Рядом на подоконнике стоит горшок с каким-то черным засохшим кустиком. На корявой ветке висит елочная Новогодняя игрушка – веселый голубенький шарик.
Шурик Ха подходит к дому и падает на колени на грядку.
– О, Учитель! – взывает он к Старику, воздевши руки. – Скажем без ложной скромности, я нехило одарен и еще у меня есть старая, но исправная печатная машинка. Играючи, буквально, вприпрыжку я одолел все ступени ученичества. Так, чего же мы ждём, о, Учитель! Открой же мне поскорее Самый Последний Секрет Писательского Мастерства!
По-бабьи подперев ладонями щеки Старик смотрит из окошка на стоящего в огороде на коленках Шурика Ха. Вздохнув, сдвигает в сторонку горшок с засохшим Новогодним кустиком.
– Я щас, – говорит он Шурику. – Ты не уходи никуда.
И Старик исчезает из окошка. Шурик Ха терпеливо ждет. Ждать приходится не долго. Спустя пару минут Старик снова появляется в окне. В руках Старика стеклянная банка с ночной мочой, которая обыкновенно стоит у него под кроватью. Перегнувшись через подоконник Старик выплескивает из банки мочу, метя в Шурика Ха. Шурик, проявив недюжинную сноровку, перекатывается по грядке в сторону, словно опытный боец под обстрелом. Поднимается на ноги, отряхивает налипший на пальто и джинсы мокрый снег. Старик прячет банку и придвигает к себе горшок с засохшим кустиком.
– А я тут к Новому Году приготовляюсь, – сообщает он миролюбиво.
– Ну, я пойду, наверное, – говорит Шурик Ха.
– Ступай себе с богом, – кивает ему Старик.
Шурик Ха уходит. Перелезает через ограду палисадника. Сворачивает на Поселковую. Толкает калитку. Между тем с невероятной быстротой темнеет и когда Шурик Ха поднимается на крыльцо тьма кругом стоит такая, что хоть глаз выколи. Шурик вваливается с улицы на кухню, щелкает выключателем. Под потолком загорается голая лампочка на шнуре. Лампочка похожа на далекую звезду, ее тусклые лучи пронзают пространство маленькой полутемной кухни. Несколько мгновений своего драгоценного времени Шурик Ха проводит задрав голову и глядя на лампочку. Насмотревшись, он снимает чайник с плиты и жадно пьет воду из носика. Утолив жажду, Шурик открывает дверцу буфета и находит в его чреве початую пачку овсяных хлопьев. Заглянув внутрь, Шурик Ха видит маленьких червячков деловито снующих среди овсянки.
– Нет, это не дело, – бормочет Шурик, – сколько времени уходит впустую на эту жратву. А, ну, ее к люлям!
Он бросает пачку на полу и уходит в комнату. Валится, не раздеваясь на диван. Лежит без движения. Желтенькая полоска электрического света падает из кухни в сумрак комнаты. Шурик Ха рывком садится.
– Чёртов свет! – орет Шурик.
Свет гаснет. Шурик Ха сидит на диване в темноте. Проходит вечность. Шурик поднимается с дивана, подходит к шкафу, стоящему в изножье и приоткрывает дверь. Слышен ужасающий протяжный скрип. За дверью шкафа в инфернальном вывернутом наизнанку пространстве среди зеленых огней плывут неживые уроды. Безглазые синюшные младенцы со жвалами насекомых, похожие на богомолов рахитичные старики с гипертрофией передних конечностей, безголовые бабищи, состоящие целиком из жоп, зубастых пёзд и огромных сисек и всякие другие неописуемые твари, поднявшиеся со дна одномерного ада.
Шурик Ха прикрывает дверцу шкафа и валится ничком на диван. Проходит вечность, потом еще одна. Шурик поворачивается на спину. Смотрит в потолок. Над диваном, на темном экране потолка кружится и гримасничает страхолюдная харя. Она похожа на лошадиный череп, украшенный лохмотьями еще не сгнившей плоти. В провалах глазниц пляшет монохромное пламя. В раззявленной пасти вращается завитушка далекой галактики. Вся харя в целом кажется раздавленной чудовищной гравитацией, она словно заперта в плоскость.
– Отвали! – говорит Шурик Ха демону под потолком, закрывает глаза и засыпает.
– Все никак главу не допишу, – жалуется Старик Шурику Ха. – Одной детальки не хватает.
Он сидит за столом у темного окна. На столе стопка исписанных от руки листов и глубокая эмалированная миска с какой-то дрянью. Старик в раздумье цепляет из миски желе с мясными волокнами и веселыми кругляками моркови и словно бы через силу пропихивает себе в рот, а потом водит пальцем по листкам. Верхние листки уже размокли от желе, чернильные строчки поплыли.
– На, вот, возьми, – Старик протягивает Шурику финку с набранной рукояткой.
Рукоять украшена розой из рубинового стекла. Шурик Ха молча прячет финку в карман.
– Ты вот что, – говорит Старик, – иди сейчас по Поселковой к станции. Встретишь доходягу в кепке и с портфелем. У него глазной протез карий с золотыми искрами. Принесешь мне этот протез. А то, я что-то малость застрял…