Страница 41 из 55
Воейков хмыкнул:
- Интересно вы тут живете. Уже и немцы вписались в местную жизнь. Немец имеет русскую любовницу, та, как и полагается, стучит на него участковому. Еще чем порадуете?
- Разрешите, товарищ генерал? - зашевелился Кругликов. Представитель союзного наркомата раскритиковал деятельность подотчетного ему райотдела НКВД. Да ладно бы обидно, по опыту своему он знал, что потом, после отъезда, начнутся оргвыводы о плохой работе местной структуры НКВД. Виноват, конечно, будет начальник районного отдела. Надо поправить мнение гостя: - Надежда Разуваева, 1922 года рождения, постоянная жительница нашего райцентра, в 1941 году сошлась с гражданином Комлевым И. С. Как оказалось Фридрих Науэр очень сильно похож на Комлева. Разуваева, похоже, поняла, что это другой человек, но с Науэром порывать не стала. После ряда оперативно-розыскных мероприятий я пока решил не арестовывать данную гражданку, чтобы через нее поддерживать некоторые связи с немцем.
- И как? - все еще сохранял скепсис Воейков.
- Пятьдесят на пятьдесят, товарищ генерал. Науэр теперь знает, что его любовница арестована, но причины не представляет, думает, что случайным образом. Сама Разуваева знает, что раскрыта, но официально ей претензий НКВД не предъявлял. Пока она в госпитале, лечится после ран, полученных в засаде.
Воейков вопросительно посмотрел на Логинова. Тот, правильно его поняв, отрапортовал, что Разуваева от пуль сержанта Камаевой несколько раз ранена, но не тяжело. Хирург госпиталя даже считает, что, скорее, средне-слабо.
- Так, - стал подводить общие итоги Воейков, - на сегодняшний день можно сказать, что немецкое командование наметило важную операцию. О нем, кстати, в наркомате узнали через ГКО, но без конкретного времени и места проведения. Теперь, благодаря вашим усилиям, можно сказать, что время – апрель 1943 года, место – среднее Предуралье. За это вам, товарищ Логинов, особая благодарность.
Поскольку я имею дополнительную информацию, я несколько поправлю общее направление материала. Бандиты не включались в отряд немцев, они заранее были в его составе. Это первый эшелон диверсантов. Они должны были высадится на двое суток раньше в вашем районе, разведать и все сообщить. Только после этого высаживалась основная часть отряда. Цель уже озвучена.
Однако в ходе прошедших боев враг был потрепан, деморализован, но пока еще существует. А, значит, органы НКВД обязаны и дальше работать и окончательно его уничтожить.
благодаря усилиям капитана Логинова мы знаем – сейчас отряд врага состоит из девяти диверсантов и двух уголовников. Остался он без взрывчатки, но от цели своей не отказался. Забывать об этом, товарищи, ни в коем случае нельзя.
Логинов посмотрел на гомонящихся начальников, подумал, что ему лучше надо отсюда делать ноги, пока начальники не заметили суетящегося рядом капитана. Не по чину ему слышать некоторую информацию.
Лучше он сходит сегодня в госпиталь. Пока тихо с розыскной работой, долечит раненую и потревоженную ногу. За одним вновь обследует сержанта Камаеву. Совсем, поди, разболталась без внимания начальства. Опять же без мужского внимания девушка быстро никак не долечится. Решено!
Обратился к Воейкову, как старшему начальнику, и Кругликову, как непосредственному. Оба отреагировали кисловато, но категорически не возражали.
И тогда Логинов «побыстрее» (с точки зрения черепахи) удрал – взял костыли и поковылял в госпиталь, надеясь, что начальство его не догонит и не выдаст новое ЦУ. Эти проказники такие мастера на счет таких выходов.
Увы, его пожелание сбылось только наполовину. По пути его догнал Кругликов – на двух здоровых деревянных суррогатах всегда будет быстрее, чем на своих ногах, но поврежденных. Он бежал куда-то по своей чиновничьей надобности. Увидев Логинова, свернул к нему – поначалу просто так, перекинуться парой слов:
- Молодец, капитан, вовремя ты выскочил со своей инициативой, - похвалил он Логинова и невнятно объяснил: - мы, мелкие начальники из этой же структуры, нам не положено, может влететь. Да и вообще. А ты чужой, тебе, в общем-то, все равно.
Похлопал по спине снисходительно. Прошел мимо, вдруг вернулся, вспомнил, что он чиновник и у него надобности:
- Да, тут в связи с чрезвычайным положением нам выдали доппаек. Я тебе взял. На возьми, - он вытащил полбуханки белого хлеба и солидный кусок колбасы, - это что дали сухим пайком. Суп, понимаешь, не взял. Не с руки с кастрюлей возится. Сам возьмешь в столовой.
Он, наконец, прошел мимо по своей начальнической миссии, оставив обалдевшего Логинова с колбасой и хлебом.
Тот, уже смирившись с тем, что ему вдруг придется работать по мелкой, но чиновничьей надобности, только вытер с лица пот. Не из-за встречи с Кругликова, из тяжелой, порою весьма болезненной ходьбы. А передачи себе для себя колбасы и качественного хлеба ему было в общем-то не сложно.
Для бедного советского тыла даже не капитану, а учителю Логинова, уже второй месяц питавшийся хлебом, жидкой кашей и вегетарианским супом, это было целое сокровище.
Так, разделим на… на трех – Машу, маму и его, бедного инвалида. Итого на каждого по где-то грамм по сто тридцать колбасы и грамм по двести хлеба. Обалдеть. Вот бы дали еще вместо ордена, - он подумал и нехотя забраковал эту мысль – Маша будет строго за орден, – юная комсомолка, патриотический ветер еще поддувает в организме до чрезмерности – ну и ладно, это не в виде награды, это мой доппаек.
Он положил продукты в солдатскую котомку, швырнул за спину и заковылял дальше – в госпиталь.
Как не влекло его сердце к Маше, первым делом он поплелся к маме. Положа руку на сердце, не потому что это милая, родная мама, а потому что главный хирург госпиталя и к ней даже его начальник прислушивается. Лишь бы и она его послушала.
Потихоньку – полегоньку, как разведчик по нейтральной полосе, он независимо прошагал по полупустому (или полузаполненному) коридору. Прошагал – это мягко сказано. Проковылял. Зато свободно, без подозрительных вопросов и необоснованных подозрений. Идет раненый по своей инвалидной надобности и ладно.
Около кабинета главного хирурга тоже никого не было. В крохотном промежутке между прибытием раненых – последний эшелон был позавчера, следующий – завтра, главный хирург занимался важными и очень с-с-срочными (!) бумагами. Елизавета Степановна их очень не любила, хотя и понимала необходимость, терпела и даже пополняла наличие. Исходя из надобности и начальнической слабости.
Сейчас она заперлась в своем кабинете и под угрозой мучительной казни запретила себя беспокоить. Даже сыну со необычайно значительными делами.
Предвидя ругательный пролог разговора, он тихо проник в комнату. Елизавета Степановна, конечно скрип двери слышала, но от писанины не оторвалась. Она писала очень важную и давно просроченную докладную в главк нарокомздрава. Сейчас никто не имел права ей мешать. НИКТО!
Понимая это, он не стал размениваться на никчемные слова. Просто положил на какой-то второстепенный черновик краюху белого хлеба с аппетитно пахнущей колбасой.
Елизавета Степановна, хотя и была немалым чином в номенклатуре госпиталя, такую вкуснотищу видела мало (в текущем году – ни разу). Ест досыта, довольно разнообразно, хотя и постно, и то хорошо.
Она непроизвольно сглотнула, досадливо отложила обычную ручку с пером-самопиской и убрала официальную бумагу – чтобы не замарать очень дефицитными продуктами.
- У тебя есть минут пять-шесть, - сообщила она официально, пожирая глазами и прицеливаясь зубами, - пока я буду есть эту вкусность. Потом я вышвырну тебя из моего кабинета. Некогда!