Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 99 из 101

Сидит на троне, подпирая щёку рукой, смотрит на бедного Загрея хмуро. А мальчик вытянулся в струнку и трепещет весь.– Пора тебе, сын, – говорит он, и я ёжусь от того, как устало и хрипло звучит голос мужа, – принять бремя власти.Подзывает его и берёт лежащий рядом на подлокотнике трона венец из того же чёрного металла с кроваво поблёскивающими капельками граната.Загрей судорожно сглатывает, но ослушаться не смеет, подходит, опускается на одно колено у нижней ступени трона.Аид спускается к нему и водружает венец прямо на рожки.– Отец! – взволновано шепчет Загрей. – Это – большая честь, но я не готов.– Не прибедняйся, – морщится Аид. – Ты был готов уже двести лет назад.– Но мир… Он же твой… он не примет меня.Аид усмехается:– Это – скорее мир твоей матери. Мы – лишь её наместники. Так что мир побрыкается, конечно, пощёлкает челюстями. Но ты справишься. Я сам учил тебя сражаться и прекрасно знаю, на что ты способен.То, что загорается в глазах Загрея, после этих слов, трудно трактовать однозначно – тут и безграничная преданность, и восторг и благодарность. Я знаю, что Загрей, – хоть и говорил мне другое – на самом деле благоговейно любит отца. И наш разрыв стал и для него серьёзным испытанием.Аид поднимает сына и вдруг… порывисто обнимает. Он не делал этого, когда Загрей был маленьким и нуждался в отцовской ласке. Теперь оба застывают на мгновенье в объятиях друг друга, словно пробуя – каково это: быть настолько близкими?Аид разрывает объятия первым.– Правь мудро, чтобы мне не было стыдно за тебя.Загрей, бедняга, клянётся Стиксом. Ох, отцу надо было, прежде всего, научить сына не разбрасываться клятвами.– А ты сам теперь?..Аид усмехается вновь и разводит руками:– Оставлю себе должность Советника. Всё равно ведь за советом прибежишь. И Запирающего Двери – тебе Тартар не удержать. Да и вешать такую ношу на родного сына – сволочью надо быть.– Спасибо, – радостно улыбается Загрей, – лучшего советника мне и не найти. А за советом обязательно приду.– Шлем-невидимку и двузубец оставить тебе не могу, уж прости, – говорит Аид. – Это – моё оружие. Тебе предстоит обрести своё.– Я знаю, – соглашается Загрей. – И, кажется, уже его нашёл.Аид даже умудряется улыбнуться:– Ну вот и славно. Правь, – и направляется к выходу из тронного зала.– А ты куда? – сын смотрит пытливо, фамильным взглядом – прямо в недра души. От такого не спрячешься.Впрочем, Аид и не прячется.– Одно дело есть. Давненько надо стоило его обстряпать, да всё не досуг было, – произносит он и выглядит при этом, как мечтательный подросток: глаза сияют, полуулыбка трогает тонкие губы.…на этом «фильм» обрывается, и Загрей смотрит на меня с тревогой.– Что скажешь?– Чудны дела твои, Владыка Подземного мира… Вот что скажу.Загрей хмыкает:– Которой из двоих теперь?Пожимаю плечами:– Не знаю, как теперь называть Аида. Бывшим, вроде, не с руки. Владыки бывшими не бывают.– Зови его господин советник, раз он сам избрал себе такую стезю.От этих слов теплеет на душе – наконец-то Аид что-то сделал по своей воле. С чего смертные взяли, что боги – свободны? Мы ещё более подневольные, чем они.– Мам, тебе не кажется, что он влюбился? – делится опасениями Загрей, возвращая меня в реальность.– Возможно, – ухожу от прямого ответа. – Ты лучше скажи, как у тебя дела на личном фронте? Владыке положена Владычица.Загрей тяжко вздыхает.– Я поговорил с Макарией. Открыл ей свои чувства. А она сказала, что я для неё только брат и сердце её занято другим богом.Вижу, как сникает мой драгоценный сын: опускаются плечи, гаснут глаза…– Не переживай, милый, – подбадриваю его. – Значит, она – не твоя судьба. А свою судьбу ты ещё обязательно встретишь. И будешь очень счастлив, мальчик мой.Он усмехается – грустно, по-отцовски, но глаза полны тепла и нежности.– Спасибо, мама, я тебе верю. Но … мне пора… – оглядывается, – беспокойное царство досталось…– Иди, сынок, правь. У тебя всё получится.Он машет мне и отключается.Я вожусь с цветами, расставляя их по вазам, и пропускаю, когда появляется следующий визитёр. Впрочем, он всегда умел появляться внезапно. Это – его конёк.Стоит, оперевшись на столешницу, глаза возбуждённо поблёскивают, а взгляд прежний – ощутимый, раздевающий, клеймящий. Будто утверждающий вновь и вновь: моя! никому не отдам! Безупречно элегантный в чёрном костюме от кутюр. С лёгкой небритостью. Такого – хоть сейчас на обложку дамского журнала. И кто, интересно, выдумал, что он – урод?Киваю ему в знак приветствия, раскладываю на столе цветы. Они кукожатся в его присутствии, но не вянут. Моей силы хватает, чтобы сохранить их свежесть даже при таком соседстве.Он первым нарушает тишину:– Я хотел бы заказать букет, – смотрит в упор, проверяет реакцию, я, наверное, немного нервно заправляю локон за ухо. Я верю ему, хочу верить, но слова сына о том, что отец, возможно, влюбился, сеют в душе крохотные семена сомнения. А мой визитёр продолжает между тем: – Для женщины.Судорожно сглатываю, но включаюсь в игру:– Хорошо, опишите её. Так мне легче будет подобрать цветы.– Описать? – он прикрывает глаза, должно быть, представляя её.  – Я не аэд, но если бы был им, сказал бы, что нет никого краше во вселенной. У неё рыжие волосы, молочная кожа, глаза зеленее луговых трав… А когда она танцует под луной, звёзды прячутся от зависти и стыда.Не аэд значит. Да ещё и смотрит так, будто сейчас бы схватил, содрал одежду и начал осыпать безумными поцелуями. И я бы не возражала – после таких-то комплиментов.Но мы продолжаем эту волнующую игру. И сейчас мне совершенно не хочется знать правила. Как там сказала Каллигенейя: иногда надо в омут с головой. Вот именно так.– У неё есть любимые цветы? – интересуюсь я, точно зная, каким будет ответ.