Доктор Гарин

Маша тоже обернулась.

– Сон… – произнесла она, презрительно усмехнувшись под своей маской.

– Как слон, – прогудел Гарин, удручённо вздохнул и отвернулся от санатория.

Часть вторая

На север

Что может преградить дорогу путнику, идущему по каменистому и лесистому бездорожью в предгорьях Алтая? Только быстрая горная река. Именно это и произошло на вторые сутки похода в сторону Барнаула. Неширокая, но сильная и бурная, вытекающая из ледника Геблера, река Катунь показала своё упругое, грязно-молочное тело в просветах лесного массива. Едущий на головном маяковском Гарин посмотрел на свой хоть в чём-то полезный FF40: ровно два часа пополудни. Погода стояла сухая, безветренная, солнце припекало не по-весеннему. Гарин покрывал свой голый череп и шею нательной майкой. Сидящая рядом с ним в корзине Маша вырезала себе из кармана куртки что-то вроде тибетской шапки. Среди медиков только запасливая Пак успела бросить в сумку свою серебристую японскую шляпку, что теперь вызывало зависть коллег. Штерн налепил на голову намоченный носовой платок с узелками на концах, Ольга утром сплела венок из медуницы и подснежников и теперь несла его на голове подобно короне.

Первый день похода прошёл сумбурно: выбирали дорогу, ориентировали безмолвно-покорных маяковских, торопились уйти от радиации, заботились о бути. Заночевали в распаде у родника между двумя небольшими хребтами, разведя костёр и согрев на прутьях то, что успели захватить на кухне. Естественно, пищи оказалось мало, почти вся она досталась бути, компенсировавших едой последствия шока. Наевшись поджаренного хлеба с малиновым сиропом и консервированной ветчины, бути, спокойно переносящие жару и холод, заснули на каменных ложах. Медики спали в корзинах, укрывшись чем придётся. Как и ожидалось, ночь была холодной, и все продрогли. Гарин и Маша спали, обнявшись. Ночью была слышна далёкая канонада и небо на юго-западе озарялось вспышками.

Зато ночью переменился ветер, и утром маски не понадобились. Позавтракав сухими хлебцами и родниковой водой с сиропом, выбрали место для погребения Бориса и Синдзо. С трудом выкопав две неглубокие могилы, уложили туда тела погибших. Гарин приказал маяковским положить сверху два больших камня. Пак произнесла недолгую речь по-английски, Ангела прочитала совсем короткую отходную на латыни, каждый из медиков достал свое оружие: Гарин – старый тупоносый “бульдог”, Маша – большой, вороно-чёрный глок, Пак – серебристый “питон”, Штерн – беретту, Ольга – миниатюрный дамский браунинг.

Дали залп над могилами, после чего Эммануэль громко разрыдался. Гарин взял его на руки и посадил в корзину. Сильвио перекрестился и поцеловал оба могильных камня. Джастин поклонился им, Владимир погладил камни, пробормотав: “Это не я”, Дональд ударил по камням кулаком, прорычав: “Ashes to ashes!”, Ангела с привычным вздохом произнесла: “Ruhet in Frieden, meine Lieben[24]”.

Расселись по корзинам и отправились дальше. Пили воду и жевали в дороге, не останавливаясь. И дошли до реки Катунь. Место для брода пришлось искать интуитивно: мёртвые без сети мобильники не смогли помочь.

– Господи, благослови! – громко произнёс Гарин и положил ладонь на гладкую, всегда прохладную голову маяковского. – Вперёд! Медленно! Осторожно! Бережно!

Маяковский стал медленно входить в мутно-белёсую, шумную реку. Корзина закачалась. Робот погрузился по пояс, вода забурлила вокруг. Опершись о пластиковые края корзины, как о спортивные брусья, Маша подняла ноги, поджала. Вода хлынула в корзину, стала подниматься. Маяковский ступал осторожно, погружаясь всё глубже. Остальные пятеро с седоками стояли на берегу. Вода дошла маяковскому до груди, корзина закачалась сильнее. От воды запахло льдом, высокогорьем. И она была ледяной, обожгла холодом Машины ноги. Гарин стоял неколебимо, погружаясь в поток. Чертыхнувшись, Маша вскарабкалась на плечи маяковскому, обхватила его голову. Гарин обнял Машу рукой. Маяковский шёл дальше, погружаясь глубже. На середине реки его плечи скрылись под водой.

– Гарин, меня смывает… – простонала Маша, обхватывая Гарина за шею.

– Держитесь! – проревел Гарин.

Маяковский погрузился по уши. Белёсые волны захлестнули седоков, корзина заходила ходуном. Маша вскрикнула, Гарин держал её.

Маяковский остановился.

– Вперёд! – проревел Гарин.

Маяковский стоял в бурном потоке. Гарин наклонился и прорычал в его полузатопленное огромное ухо, как в морскую раковину:

– Вперёд, мать твою!!

Маяковский двинулся дальше. Вода стала захлестывать его голову. Он ступил ещё, ещё, ещё, погружаясь глубже. На поверхности оставался только кладкий кумпол головы, на котором, словно в насмешку, играло весеннее солнце.

– Гарин… это не брод… – простонала Маша, отворачиваясь от клокочущей вокруг, брызжущей воды.

Платон Ильич сжал её так, что она застонала.

Маяковский шагнул, чтобы совсем погрузиться в пучину.

Но не погрузился.

– Неси… шагай… бога… мога… тырь… – зло простонала Маша, заплетаясь языком.

Маяковский шагнул ещё, ещё. И стал подниматься над потоком. Гарин облегчённо разжал стальные объятья. Почувствовав брод, SOS-3 зашагал уверенней, солнце ободряюще заблестело на его могучих пластиковых плечах. Вода отхлынула вниз. И через пару минут робот вынес их на каменистый, залитый солнцем берег.

С противоположного берега зааплодировали.

– На колени! – приказал Гарин.

Улыбающийся маяковский опустился на колени. Гарин высадил Машу из корзины, приложил ладони ко рту и закричал оставшимся:

– Одних бути в корзинах нельзя переправлять! Смоет! Со-про-вож-дение!!

Медики кивнули. И стали распределять pb по корзинам: по двое на каждого медика.

– Боюсь, я не удержу их!! – крикнула Пак Гарину. – Кому-то придётся вернуться, – подсказал Штерн. – Как в задачке про козла, волка и капусту… – зло усмехнулась Маша, снимая мокрые штаны.

– Я возвращаюсь!! – прокричал Гарин.

И он вернулся на своём маяковском и взял в корзину Эммануэля и Джастина. Переправились благополучно, хотя бути и наглотались ледяной воды, карабкаясь от неё по сопровождающим, а кота Штерна чуть было не поглотила стремнина. Но у последнего, багажного маяковского всё-таки смыло сумку Маши и мешок с консервами.

– Не будем делать из одежды культа! – усмехнулась Маша, вешая свои мокрые штаны на край корзины.

– У вас там было всё нужное? – спросил Гарин, выжимая свою куртку.

– Нужное рядом. – Она ткнула Гарина пальцем в живот. – Ваш смартик waterproof?

– Понятия не имею… – Гарин вытащил из мокрого кармана свой FF40, глянул. – Работает! Но сети нет. Карт нет. Только компас.

– Я знаю, что до Барнаула от санатория 197 километров.

– За два дня мы прошли уже двадцать восемь! – подсказал Штерн, услышав их разговор.

– Маяковские широко шагают.

– Осталось совсем немного! – рассмеялась голая субтильная Пак, выжимая свою одежду.

– Вы мальчик или девочка? – спросил её прыгающий на ягодицах по камням Дональд и захохотал.

– Дональд – мастер риторических вопросов. – Штерн сощурился на солнце, успокаивающе поглаживая мокрого кота. – Как же хорошо, что солнышко припекает, не замёрзнем, Эхнатончик… А мой платок смыло с головы!

– А мою шляпку – нет! – похвасталась Пак.

– Задерживаться тут не станем! Двинемся дальше! – объявил Гарин.

Его нательная майка, напоминающая головной убор бедуинов, чудом не уплыла. Только теперь он снял её с головы и отжал.

– Может, всё-таки разведём костёр и обсушимся? – предложила Ольга, раздеваясь и обнажая своё пухлое татуированное тело.

– Обсохнем по дороге! Солнце сильное! – ответила ей полуголая Маша, надевая пояс с кобурой и залезая в корзину к Гарину. – Вперёд, богатырь!

Маяковский выпрямился. Бути тем временем разбрелись по берегу: Эммануэль рвал редкие цветы, Джастин свистел и швырял камни в бурную реку, Ангела долго и прерывисто мочилась, Дональд прыгал по камням, Владимир учил Сильвио играть в ладушки.

24

Покойтесь с миром, дорогие мои (нем.).