Coagulopathies (ЛП)

— Я ценю вашу веру в мое самообладание, но…

— Вы не станете, — я вся дрожу от холода и, наверное, еще и от того, как он на меня смотрит. Будь Альфой. — Сядьте. Вам нужно просто привыкнуть к отказу от лекарств.

— Мисс Ниима…

— Сядь. Немедленно.

Я говорю куда жестче в этот раз, сама не зная, откуда взялся этот голос. Профессор Рен колеблется секунду, а затем идет к пустой кровати Роуз и садится на самый край, уложив руки на колени.

Его повиновение мне нравится так же, как мой новый голос. Я забираюсь на свою кровать и беру iPad, доделывая еще кое-какую домашку. Вот так, молодец. Сидеть.

Все это долгое время он молчит, и мы не разговариваем. Клыки не лезут, хотя его запах и близость все еще заставляют мой разум заходиться в немом вопле. Иногда Рен дергается или вздыхает. Но через час мой Омега откидывается на спину, а затем сворачивается клубком на кровати и засыпает.

Я смотрю на него целых две минуты, а затем встаю, накрываю его одеялом и захлопываю окно. И возвращаюсь к домашке.

Вот так. Отдыхай.

========== 18: Hemostasis ==========

Я просыпаюсь в темноте. Так холодно, хотя сверху меня укрыли одеялом, толстовкой и пальто, а поверх еще, кажется, и моя одежда навалена в кучу. Правда, это не очень-то и помогло сохранить тепло — пальцы на ногах отмерзли напрочь и, как бы я ни сворачивалась клубком, все равно дрожу. Наверное, окно открыто.

Трясясь от холода, я поднимаю голову, щурясь. Все еще сонная, я не очень-то понимаю, что происходит, и высоченный силуэт, замерший у окна, мне кажется совершенно незнакомым.

А затем, меньше чем за секунду, в голове будто щелкает, и я замираю. Ах да. Точно.

Закатав рукава к локтям, профессор Рен стоит, опершись на подоконник, и курит. Его волосы кое-как собраны в растрепанный пучок, и выглядит он так же измученно, как и раньше, перед тем, как я сама задремала за уроками. Не знала, что он курит, но, похоже, теперь знаю.

Он оглядывается на меня через плечо. Кончик сигареты загорается алым огоньком, а Рен просто пялится на меня несколько бесконечных секунд, втягивая в себя дым. У меня во рту сухо как в пустыне. Ага, все верно. Он все еще тут. Не то чтобы мне хотелось, чтобы он ушел.

Затем он снова поворачивается к окну, выдыхая столб дыма. Только не говори ему, что здесь нельзя курить. Только не говори ему, что здесь нельзя курить.

— Здесь нельзя курить, — выпаливаю я.

Он снова молчит, будто не замечая меня, целую минуту, а затем выпрямляется и затягивается напоследок, прежде чем потушить сигарету о карниз окна. Окурок он выбрасывает в мою мусорную корзинку. Отлично. По крайней мере, не сорит, где попало.

Профессор Рен с силой захлопывает окно:

— Правда?

— Кто-нибудь еще пожалуется. Не хочу, чтобы староста застукал нас.

А мой староста тот еще надоедливый придурок.

Наши с ним феромоны повисают в воздухе, куда гуще слабого запаха сигарет, они такие же тяжелые, приторные, будто дешевые духи, и все равно это самый приятный запах, который я когда-либо вдыхала. Даже если из-за этого на меня снова накатывает паника, и мышцы так и ноют, умоляя бежать. Я не собираюсь сбегать. Даже не думай.

Вблизи мне куда лучше видны татуировки на руке Рена: часы, компас и какое-то животное, извивающееся между ними; что-то чешуйчатое. И все они черные, ни капли цвета. Он снял галстук, наверняка тот валяется где-то на постели Роуз, под одеялом, которым я его укрыла. Рен трет лоб тыльной стороной ладони, и я замечаю, что он все еще потеет. А вот это плохо.

Он пристально смотрит на меня, и его кадык дергается:

— Последние несколько часов мною владели не самые хорошие мысли.

Я молчу. Ну и что мне теперь с этим делать, попросить его составить подробный список этих самых мыслей?

Он усаживается на край стола и скрещивает руки на груди, барабаня пальцами по бицепсам. Челюсть все еще напряженная, и взгляд такой напряженный, изучающий. Может, он меня сейчас съест. Мне уже давно так кажется.

Мы оба молчим следующие пару минут. Я уже подумываю, может, спросить хоть насчет одной его плохой мысли, чтобы я потом могла позвонить другу. Это убийственно-плохие мысли? Суицидальные? И вообще будет ли грубо спрашивать о таком?

Я решаюсь:

— О чем вы думаете?

Его нижнее веко дергается, и он не сводит с меня взгляда.

— О тебе, — отвечает Рен, и все, никаких больше дополнений.

— …оу, — ну, я не против. — Круто.

Его челюсть двигается со стороны в сторону, а пальцы еще быстрее барабанят по бицепсам.

— Мне не позволялось думать об этих вещах…

Его голос срывается, и Рен переводит взгляд на окно. Я вижу, как напряженно ходят желваки под кожей, но он молчит. Снова замкнулся в себе.

— Может, хотите записать их? — спрашиваю я и сажусь, пытаясь отыскать среди одеял свой iPad.

— С меня хватит дневников, прочитанных без моего на то согласия.

Я фыркаю и вытаскиваю его из-под скомканной пары джинсов:

— Ну, в мой iPad точно никто не полезет, а еще можете запаролить его так, чтобы даже я не увидела.

Он настороженно смотрит на меня. Ну а что, это правда. Сейчас полно всяких приложений с запароленными дневниками, и мне действительно не очень-то и нужно знать каждую сексуально окрашенную и проблемную мысль в его голове. Ну и вряд ли он соберется на встречу с психотерапевтом в ближайшем обозримом будущем.

Профессор Рен отступает от стола и медленно подходит к моей кровати, все еще держа руки на груди. Так, ладно. Все хорошо. Я быстро отползаю к стенке, освобождая ему место рядом, и сердце мое колотится изо всех сил, когда его здоровенное тело забирается в мою кровать. Не нервничай, Рей.

Что-то прокатывается по моему разуму волной, собственническая и болезненная мысль. Мое. Она пронизывает до костей, добирается до самых кончиков пальцев, когда профессор Рен наклоняется, чтобы поцеловать меня, и я цепляюсь за ворот его рубашки. Мое.

Где-то в холле громко орет музыка, но грохочущий в ушах пульс забивает ее. Рен укладывается рядом со мной, а затем перекатывается наверх, наваливаясь всем своим весом и устраиваясь между моих бедер. Кровать скрипит, и этот звук сливается с низким горловым стоном, затерявшимся в его горле. Я обхватываю его ногами за талию, замыкая нас вместе. И чувствую его стояк.

Рен обхватывает меня за щеку, принимаясь лихорадочно целовать, а затем его пальцы сдавливают челюсть, впиваясь в кожу и удерживая меня на месте, словно он боится, что я сейчас встану и уйду. Наверное, он смог бы сломать мне шею одной рукой. И странно, но это так заводит.

А еще он ужасно тяжелый, и от нервов у меня по позвонкам мурашки ползут. Я прижата к кровати. В ловушке. Застряла.

Я нервно вздыхаю, как бы мне ни хотелось быть спокойной, и хватаю его за ремень, притягивая к себе. Профессор Рен вжимается в меня напряженным членом, мягко покачивая бедрами, и тепло растекается внизу живота, заставляя тянуться к нему еще сильнее. Да да да.

Он разрывает поцелуй и наклоняется, выдыхая мне на ухо:

— Я хочу быть внутри вас, мисс Ниима.

Господи. Я быстро киваю, согласная на все, возбужденно извиваясь под его весом, это напоминает мне о том, что он зажал меня, и внезапное рычание срывается с моих губ.

— Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… — профессор Рен целует мою щеку и… воркует. Тихо. — Разве тебе не приятно?

Да. Да. Я киваю, чувствуя, как дрожат вцепившиеся в его ремень пальцы, и я сама дрожу, переполненная странными эмоциями, которые никак не могу разобрать, но точно знаю, что когда он вот так трется о меня, толкаясь членом, это куда круче, чем просто “приятно”. Его губы мягко скользят вниз по горлу, оставляя нежные мимолетные поцелуи, и щекочут кожу. Мне так хорошо.

Он хмыкает, соглашаясь со мной. Кровать издает компрометирующе ритмичный стук, когда он принимается двигать бедрами, но мне, честно говоря, плевать, если кто услышит. Рен ведет языком по моей челюсти, шикая на меня, когда я начинаю стонать слишком громко, даже больше скулю. Напряжение кипит внутри меня, но он должен двигаться быстрее, если я хочу… кончить.