Страница 9 из 12
– Позор на мою старую голову! еле слышно заскулил теперь Хоттабыч. Забыть такое простое волшебство! И кто забыл? Я, Гассан Абдуррахман-ибн-Хоттаб, могущественный из джиннов, я, тот самый Гассан Абдуррахман-ибн-Хоттаб, с которым двадцать лет ничего не мог поделать сам Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими!..
– Не хнычь! прошептал Волька, не скрывая своего презрения. Скажи по-человечески, надолго ты меня наградил этой бородой?
– О нет, успокойся, мой добрый повелитель! отвечал старик. К счастью, я околдовал тебя малым колдовством. Завтра к этому времени лицо у тебя снова станет гладким, как у новорожденного... А может быть, мне еще раньше удастся припомнить, как расколдовывается малое колдовство...
Как раз к этому времени на экране кончились многочисленные надписи, которыми обычно начинается всякая картина, потом на нем появились, задвигались и заговорили люди. Хоттабыч самодовольно шепнул Вольке:
– Ну, это я все понимаю. Это очень просто. Все эти люди пришли сюда сквозь стену. Это я тоже умею.
– Ничего ты не понимаешь! улыбнулся Волька невежеству старика. Кино, если хочешь знать, построено по принципу...
Из передних и задних рядов зашикали, и Волькины объяснения прервались на полуслове.
С минуту Хоттабыч сидел как зачарованный. Потом он стал возбужденно ерзать, то и дело оборачиваясь назад, где в девятом ряду, как помнят наши читатели, сидели два киноактера, и он проделал это несколько раз, пока окончательно не убедился, что они одновременно сидят позади него, чинно сложив руки на груди, и несутся верхом на быстрых лошадях там, впереди, на единственной освещенной стене этого загадочного помещения.
Побледневший, с испуганно приподнятыми бровями, старик шепнул Вольке:
– Посмотри назад, о бесстрашный Волька-ибн-Алеша!
– Ну да, сказал Волька, это киноактеры. Они играют в этой картине главные роли и пришли посмотреть, нравится ли нам, зрителям, их игра.
– Мне не нравится! быстро сообщил Хоттабыч. Мне не нравится, когда люди раздваиваются. Даже я не умею в одно и то же время сидеть сложа руки на стуле и скакать на стремительной, ветру подобной лошади. Это даже Сулейман-ибн-Дауд мир с ними обоими! не умел делать. И мне поэтому страшно.
– Все в порядке, покровительственно усмехнулся Волька. Посмотри на остальных зрителей. Видишь, никто не боится. Потом я тебе объясню, в чем дело.
Вдруг могучий паровозный гудок прорезал тишину. Хоттабыч схватил Вольку за руку.
– О царственный Волька! прошептал он, обливаясь холодным потом. Я узнаю этот голос. Это голос царя джиннов Джирджиса!.. Бежим, пока не поздно!
– Ну что за чушь! Сиди спокойно!.. Ничто нам не угрожает.
– Слушаю и повинуюсь, покорно пролепетал Хоттабыч, продолжая дрожать.
Но ровно через секунду, когда на экране помчался прямо на зрителей громко гудящий паровоз, пронзительный крик ужаса раздался в зрительном зале.
– Бежим!.. Бежим!.. вопил не своим голосом Хоттабыч, улепетывая из зала.
Уже у самого выхода он вспомнил о Вольке, в несколько прыжков вернулся за ним, схватил за локоть и потащил к дверям:
– Бежим, о Волька-ибн-Алеша! Бежим, пока не поздно!..
– Граждане... начал билетер, преграждая им дорогу.
Но сразу вслед за этим он вдруг совершил в воздухе красивую, очень длинную дугу и очутился на эстраде, перед самым экраном...
– Чего ты кричал? Чего ты развел эту дикую панику? сердито спросил уже на улице Волька у Хоттабыча.
И тот ответил:
– Как же мне было не кричать, когда над тобой нависла страшнейшая из возможных опасностей! Прямо на нас несся, изрыгая огонь и смерть, великий шайтан Джирджис-ибн-Реджмус, внук тетки Икриша!
– Какой там Джирджис! Какая тетка? Самый обычный паровоз!
– Не собирается ли мой юный повелитель учить старого джина Гассан Абдуррахмана-ибн-Хоттаба, что такое шайтан? язвительно осведомился Хоттабыч.
И Волька понял: объяснять ему, что такое кино и что такое паровоз, дело не пяти минут и даже не часа.
Отдышавшись, Хоттабыч смиренно спросил:
– Чего бы тебе хотелось сейчас, о драгоценнейший зрачок моего глаза?
– Будто не знаешь? Избавиться от бороды!
– Увы, сокрушенно ответствовал старик, я еще бессилен выполнить это твое желание. Но нет ли у тебя какого-нибудь желания? Скажи, и я его в тот же миг исполню.
– Побриться!.. И как можно скорее!
Спустя несколько минут они были в парикмахерской.
Еще минут через десять усталый мастер высунулся из распахнутых дверей мужского зала и крикнул:
– Очередь!
Тогда из укромного уголка подле самой вешалки вышел и торопливо уселся в кресле мальчик с лицом, закутанным в драгоценную шелковую ткань.
– Прикажете постричь? спросил парикмахер, имея в виду прическу мальчика.
– Побрейте меня! ответил ему сдавленным голосом мальчик и снял шаль, закрывавшую его лицо по самые глаза.
VII. БЕСПОКОЙНЫЙ ВЕЧЕР
Хорошо, что Волька не был брюнетом. У Жени Богорада, например, щеки после бритья стали бы отсвечивать синевой. А у Вольки, когда он вышел из парикмахерской, щеки ничем не отличались от щек всех сверстников.
Шел уже восьмой час, но еще было совсем светло и очень жарко.
– Нет ли в вашем благословенном городе лавки, где продают шербет или подобные шербету прохладительные напитки, дабы смогли мы утолить нашу жажду? спросил Хоттабыч.
– А ведь верно! подхватил Волька. Хорошо бы сейчас холодненького лимонаду или крюшону!
Они зашли в первый попавшийся павильон фруктовых и минеральных вод, сели за столик и подозвали официантку.
– Пожалуйста, две бутылки лимонной воды, сказал Волька.
Официантка кивнула головой и пошла к стойке, но Хоттабыч сердито окликнул ее:
– А ну, подойди-ка поближе, недостойная прислужница! Мне не нравится, как ты ответила на приказание моего юного друга и повелителя.
– Хоттабыч, перестань, слышишь! Перестань... зашептал было Волька.
Но Хоттабыч ласково закрыл ему рот своей сухой ладошкой:
– Не мешай хоть мне вступиться за твое достоинство, если сам ты, по свойственной тебе мягкости, не выбранил ее...
– Ты ничего не понял!.. не на шутку испугался Волька за официантку. Хоттабыч, я же тебе русским языком говорю, что...