Страница 8 из 12
Едва он успел добежать до первого ряда и усесться, как свет погас.
– Фу! облегченно вздохнул Женя. Чуть не опоздал. А бородатого мальчика я еще перехвачу, когда кончится сеанс...
Тем не менее он все же взволнованно ерзал на стуле, пытаясь разглядеть где-то позади себя это поразительное чудо природы.
– Мальчик, брось елозить!.. Мешаешь! рассердился его сосед справа. Сиди спокойно!
Но, к великому его удивлению, беспокойного мальчика уже рядом с ним не оказалось.
– "Пересел! с завистью подумал недавний Женин сосед. Конечно, мало радости сидеть в первом ряду. Одна порча глаз... Мальчишке что? Пересел на чужое место. В крайнем случае, прогонят, так мальчику не стыдно..."
Последними, когда в зрительном зале было уже темно, покинули фойе Вольку с Хоттабычем.
По правде говоря, Волька сначала так расстроился, что решил уйти из кино, не посмотрев картины. Но тут взмолился Хоттабыч.
– Если тебе столь неугодна борода, которой я тебя украсил в твоих же интересах, то я тебя освобожу от нее, лишь только мы усядемся на наши места. Это мне ничего не стоит. Пойдем же туда, куда пошли все остальные, ибо мне не терпится узнать, что такое кино. Сколь прекрасно оно должно быть, если даже умудренные опытом мужи посещают его в столь изнурительный летний зной!
И действительно, только они уселись на свободные места в шестом ряду, как Хоттабыч щелкнул пальцами левой руки.
Но вопреки его обещаниям, ничего с Волькиной бородой не произошло.
– Что же ты мешкаешь? спросил Волька. А еще хвастал!
– Я не хвастал, о прекраснейший из учащихся шестого класса "Б". Я, к счастью, вовремя передумал. Если у тебя не станет бороды, тебя выгонят из любезного твоему сердцу кино.
Как вскоре выяснилось, старик слукавил.
Но Волька этого еще не знал. Он сказал:
– Ничего, отсюда уже не выгонят.
Хоттабыч сделал вид, будто не слышал этих слов.
Волька повторил, и Хоттабыч снова прикинулся глухим.
Тогда Волька повысил голос:
– Гассан Абдуррахман-ибн-Хоттаб!
– Слушаю, о юный мой повелитель, покорно ответствовал старик.
– Нельзя ли потише? сказал кто-то из соседей.
Волька продолжал шепотом, нагнувшись к самому уху печально поникшего Хоттабыча:
– Сделай так, чтобы немедленно не стало у меня этой глупой бороды.
– Нисколько она не глупая! прошептал в ответ старик. Это в высшей степени почтенная и благообразная борода.
– Сию же секунду! Слышишь, сию же секунду!
– Слушаю и повинуюсь, снова промолвил Хоттабыч и что-то зашептал, сосредоточенно прищелкивая пальцами.
Растительность на Волькином лице оставалась без изменения.
– Ну? сказал Волька нетерпеливо.
– Еще один миг, о благословеннейший Волька-ибн-Алеша... отозвался старик, продолжая нервно шептать и щелкать.
Но борода и не думала исчезать с Волькиного лица.
– Посмотри, посмотри, кто там сидит в девятом ряду! прошептал вдруг Волька, забыв на время о своей беде. В девятом ряду сидели два человека, ничем, по мнению Хоттабыча, не примечательные.
– Это совершенно чудесные актеры! с жаром объяснил Волька и назвал две фамилии, известные любому нашему читателю. Хоттабычу они, конечно, ничего не говорили,
– Ты хочешь сказать, что они лицедеи? снисходительно улыбнулся старик. Они пляшут на канате?
– Они играют в кино! Это известнейшие киноактеры, вот кто они!
– Так почему же они не играют? Почему они сидят сложа руки? с осуждением осведомился Хоттабыч. Это, видно, очень нерадивые лицедеи, и мне больно, что ты их столь необдуманно хвалишь, о кино моего сердца.
– Что ты! рассмеялся Волька. Киноактеры никогда не играют в кинотеатрах. Киноактеры играют в киностудиях.
– Значит, мы сейчас будем лицезреть игру не киноактеров, а каких-нибудь других лицедеев?
– Нет, именно киноактеров. Понимаешь, они играют в киностудиях, а мы смотрим их игру в кинотеатрах. По-моему, это понятно любому младенцу.
– Ты болтаешь, прости меня. что-то несуразное, с осуждением сказал Хоттабыч. Но я не сержусь на тебя, ибо не усматриваю в твоих словах преднамеренного. желания подшутить над твоим покорнейшим слугой. Это на тебя, видимо, влияет жара, царящая в этом помещении. Увы, я не вижу ни одного окна, которое можно было бы растворить, чтобы освежить воздух.
Волька понял, что за те несколько минут, которые остались до начала сеанса, ему никак не растолковать старику, в чем сущность работы киноактеров, и решил отложить объяснения на потом. Тем более, что он вспомнил об обрушившейся на него напасти.
– Хоттабыч, миленький, ну что тебе стоит, ну постарайся поскорее!
Старик тяжело вздохнул, вырвал из своей бороды один волос, другой, третий, затем в сердцах выдернул из нее сразу целый клок и стал с ожесточением рвать их на мелкие части, что-то сосредоточенно приговаривая и не спуская глаз с Вольки. Растительность на пышущей здоровьем физиономии его юного друга не только не исчезла – она даже не шелохнулась. Тогда Хоттабыч принялся щелкать пальцами в самых различных сочетаниях: то отдельными пальцами, то всей пятерней правой руки, то левой, то сразу пальцами обеих рук, то раз пальцами правой руки и два раза левой, то наоборот. Но все было напрасно. И тогда Хоттабыч вдруг принялся с треском раздирать свои одежды.
– Ты что, с ума сошел? испугался Волька. Что это ты делаешь?
– О горе мне! прошептал в ответ Хоттабыч и стал царапать себе лицо. О горе мне!.. Тысячелетия, проведенные в проклятом сосуде, увы, дали себя знать! Отсутствие практики губительно отразилось па моей специальности... Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего не могу поделать с твоей бородой!.. О горе, горе мне, бедному джинну Гассану Аодуррахману-ибн-Хоттабу!..
– Что ты там такое шепчешь? спросил Волька. Шепчи отчетливей. Я ничего не могу разобрать.
И Хоттабыч отвечал ему, тщательно раздирая на себе одежды:
– О драгоценнейший из отроков, о приятнейшчй из приятных, не обрушивай на меня свой справедливый гнев!.. Я не могу избавить тебя от бороды!.. Я позабыл, как это делается!..
– Имейте совесть, граждане! зашипели на них соседи. Успеете наговориться дома. Ведь вы мешаете!.. Неужели обращаться к билетеру?