Страница 10 из 12
Но тут он вдруг с ужасом почувствовал, что лишился дара речи. Он хотел броситься между стариком и все еще ничего не подозревавшей девушкой, но не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
Это Хоттабыч, чтобы Волька ему не мешал в том, что он считал делом своей чести, легонько прищемил большим и указательным пальцами левой руки мочку Волькиного правого уха и тем обрек его на молчание и полную неподвижность.
– Как ты ответила на приказание моего юного друга? повторил он, снова обращаясь к официантке.
– Я вас не понимаю, гражданин, вежливо отвечала ему девушка. Приказания никакого не было. Была просьба, и я пошла ее выполнять. Это во-первых. А во-вторых, у нас не принято «тыкать». У нас принято обращаться к незнакомым людям на «вы». И меня удивляет, что вам это неизвестно, хотя это известно любому культурному советскому человеку.
– Ты что ж, учить меня хочешь? вскричал Хоттабыч. На колени! Или я превращу тебя в пыль!..
– Стыдитесь, гражданин! вмешалась кассирша, наблюдавшая за этой возмутительной сценой, благо посетителей, кроме Вольки с Хоттабычем, в павильоне не было. Разве можно так хулиганить, тем более в ваши годы!
– На колени! прорычал вне себя Хоттабыч. И ты на колени! указал он перстом на кассиршу. И ты! крикнул он второй официантке, спешившей на помощь своей подруге. Все три немедленно на колени и молите моего юного друга, чтобы он вас помиловал!
С этими словами он вдруг стал расти в размерах, пока не достиг головою потолка. Это было страшное и удивительное зрелище. Кассирша и вторая официантка упали в обморок от ужаса, но первая официантка, хоть в побледнела, спокойно сказала Хоттабычу:
– Стыдитесь, гражданин! Ведите себя, как полагается в общественном месте... И если вы порядочный гипнотизер...
Она думала, что старик проделывал над ними опыты гипноза.
– На колени! снова проревел Хоттабыч. Я кому говорю, на колени?!
За три тысячи семьсот тридцать два года его жизни это был первый случай, когда обыкновенные смертные осмеливались ослушаться его приказаний. Хоттабычу казалось, что это роняет его в глазах Вольки, а ему страшно хотелось, чтобы Волька уважал его и ценил его дружбу.
– Падай ниц, о презренная, если тебе дорога жизнь!
– Об этом не может быть и речи, отвечала дрожащим голосом храбрая официантка. Это за границей, в капиталистических странах, работники общественного питания вынуждены выслушивать всякие грубости от клиентов, но у нас... И вообще непонятно, чего вы повышаете голос... Если есть жалоба, можете вежливо попросить у кассирши жалобную книгу. Жалобная книга выдается по первому требованию... Наш павильон, знаете ли, посещают самые известные гипнотизеры и иллюзионисты, но никогда ничего такого себе не позволяли. Правильно я говорю, Катя? обратилась она за подружкой к подруге, которая уже успела прийти в себя.
– Тоже выдумал, отвечала Катя, всхлипнув, на колени становиться! Безобразие какое!..
– Вот как?! окончательно разошелся Хоттабыч. Так вот до чего доходит ваша дерзость?! Ну что ж, вы сами того хотели!
Привычным жестом он выдрал из своей бороды три волоска и отнял левую руку от Волькиного уха, чтобы разорвать их на мельчайшие части.
Но стоило лишь Хоттабычу оставить Волькино ухо в покое, как Волька, к великой досаде старика, вновь обрел дар речи и свободу в распоряжении своим телом, Первым делом он схватил Хоттабыча за руку:
– Что ты, Хоттабыч! Что ты задумал!
– Я задумал наказать их, о Волька. Поверишь ли, стыдно признаться: сначала я хотел их поразить громом. Поражать людей громом ведь это по силам любому самому завалящему ифриту!..
Тут Волька, несмотря на серьезность положения, нашел в себе мужество вступиться за науку.
– Удар грома... сказал он, лихорадочно размышляя, как отвести беду, нависшую над бедными девушками, удар грома никого поразить не может. Поражает людей разряд атмосферного электричества молния. А гром не поражает. Гром это звук.
– Не знаю, сухо отозвался Хоттабыч, не желавший опускаться до споров с неопытным юнцом. Не думаю, чтобы ты был прав. Но я передумал. Я не поражу их громом. Лучше я превращу их в воробьев. Да, пожалуй, в воробьев.
– Но за что?
– Я должен наказать их, о Волька, Порок должен быть наказан.
– Не за что наказывать! Слышишь!
Волька дернул Хоттабыча за руку. Тот уже собрался порвать волоски: тогда было бы поздно.
Но волоски, упавшие было на пол, сами по себе вновь очутились в темной шершавой ладошке Хоттабыча.
– Только попробуй! закричал Волька, заметив, что старик снова собрался порвать волоски. Ах, так!.. Тогда и меня превращай в воробья! Или в жабу! Во что угодно превращай! И вообще считай, что на этом наше знакомство закончено! Мне решительно не нравятся твои замашки. И все! Превращай меня в воробья! И пусть меня сожрет первая попавшаяся кошка!
Старик опешил:
– Разве ты не видишь, что я хочу это сделать, чтобы впредь никто не смел относиться к тебе без того исключительного почтения, которого ты заслуживаешь своими бесчисленными достоинствами!
– Не вижу и не желаю видеть!
– Твое приказание для меня закон, смиренно отвечал Хоттабыч, искренне недоумевавший по поводу непонятной снисходительности своего юного спасителя. Хорошо, я не буду превращать их в воробьев.
– И ни во что другое!
– И ни во что другое, покорно согласился старик и все же взялся за волоски с явным намерением порвать их.
– Зачем ты хочешь рвать волоски? снова всполошился Волька.
– Я превращу в пыль все товары, и все столы, и все оборудование этой презренной лавки!
– Ты с ума сошел! вконец возмутился Волька. Ведь это государственное добро, старая ты балда!
– Да позволено мне будет узнать, что ты, о бриллиант моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне словом «балда»? с любопытством осведомился Хоттабыч.
Волька покраснел, как морковка.
– Понимаешь ли... как тебе сказать... э-э-э... Ну, в общем, «балда»-это что-то вроде мудреца.
Тогда Хоттабыч решил запомнить это слово, чтобы при случае блеснуть им в разговоре.
– Но... начал он.
– Никаких «но»! Я считаю до трех. Если ты после того, как я скажу «три», не оставишь в покое этот павильон, можешь считать, что мы с тобой не имеем ничего общего и что между нами все кончено, и что... Считаю: раз!.. два!.. т...