Страница 31 из 80
– Смерть нужно запомнить, – проговорил он хриплым голосом прямо мне на ухо.
А после сомкнул руки на моей шее.
У меня уже не оставалось сил противиться, и я могла лишь смотреть в его дьявольские смеющиеся глаза. Рот его кривился в жесткой усмешке, заляпанный моей же кровью, струи которой стекали по его подбородку и капали мне на платье и каменный пол.
Кап. Кап. Кап.
Последние звуки, которые я услышала при жизни.
Последние звуки, которые я услышала перед смертью.
Последние звуки перед тем, как холод пальцев графа сдавил мою шею, окончательно разрывая тонкую нитку моего сознания.
Однако смерть не принесла мне ни избавления, ни покоя. Наверное, это и были мгновения Ада, растянутые в вечности.
Невыносимый жар в теле мешался с ледяным холодом, до которого даже рукам графа было далеко. И боль, взрывающаяся в моей крови, от которой хотелось кричать.
Но не кричать, ни даже пошевелиться не получалось и мне оставалось только терпеть свое наказание за грешные желания и больную страсть к объятиям графа.
Не знаю, сколько времени прошло, и прошло ли вообще, но боль прекратилась. И пускай смерть пришла ко мне, но из Преисподней мне удалось вырваться. Хотя в последствии я и задавалась вопросом – а не лучше ли мне было остаться там и умереть навсегда?
Впрочем, дав мне свою кровь, граф не оставил мне выбора смерти. Потому что его кровь побеждала смерть, извращая жизнь.
Так я и стала неживой. Немертвой.
Вампиром, хотя в те времена этого слова еще не придумали.
Тем, кем всегда были граф и Викторий.
И пусть я подозревала мужа в связи с нечистой силой еще сразу же после замужества, но искренне считала, что раз он смог ступить на святую землю – значит мои подозрения ошибочны.
А когда алые глаза связали мою волю окончательно подчинив себе, мне было уже все равно дьявол ли мой муж, или ангел – лишь бы он был ближе ко мне, лишь бы не лишал меня удовольствия, лишь бы не оставлял меня одну.
Сейчас же выяснилось, что даже если бы я и вздумала пойти к священнику еще в те времена, когда граф не успел проникнуть в меня так глубоко, то пользы это бы не возымело.
Крест и вера в Господа бессильны против вампиров. Потому что мой крестик насмешкой всей церкви спокойно покоился на моей груди.
Впрочем, толком об этом подумать я не успела. Потому что спустя считанные секунды после боли на меня обрушились воспоминания.
Воспоминания о прожитых в браке пятнадцати годах и о том, что же происходило со мной на самом деле.
О том, что делал со мной граф, о том, что внушал мне.
Это было похоже на то, будто перед моими глазами прокрутили отдельные моменты моей жизни. Моменты, которых до этого не было.
И я запомнила каждую эту мелочь с самого своего замужества и до дня смерти, потому что вампиры не умеют забывать.
Первое время, что мы жили вместе, граф лишь внушал мне страсть и плотский интерес. И горячее желание его тела и ласк, неважно какими грубыми они были. Однако за пятнадцать лет, что он провел в моей спальне, страсть перестала быть лишь плодом внушения, а моя больная привязанность к графу и зависимость от его поцелуев никуда не исчезли после обращения.
Но эти внушения были самыми мягкими из того, что он делал со мной. Ведь все мои маленькие провалы в памяти были не случайны – это граф заставлял меня забыть. А с учетом того, сколько же их было за пятнадцать лет, выходило, что большая часть моего брака — это ложь.
Граф не стеснялся пользоваться своими силами, а если и решал оставить мне память, то убеждал, что произошедшее было лишь сном.
Впрочем, я даже успела порадоваться тому, что столько лет жила в беспамятстве. Ведь у моего мужа были весьма своеобразные предпочтения.
Прожитые годы (он ни разу не говорил, сколько же их было) сделали его жестоким и кровожадным, презирающим и не приемлющим само понятие тепла, любви и заботы, расценивающим эти понятия как слабость. Единственной его целью было хоть как-то развеять скуку, первого врага вечной жизни, и частью развлечений было мучение людей.
Мучение меня.
Ведь все эти ссадины, синяки и царапины вовсе не были плодом моего воображения, они были пугающей реальностью. Ведь за время брака я успела пройти все орудия пыток, что придумал человек к 1000 году от рождества Христова.
Закончив свои дела граф стирал мне память, иногда оставляя маленькие ее клочки, намеки на произошедшее. Моя растерянность и непонимание, мой страх – все это забавляло его. Он искусно управлял моим разумом, держа тонкую грань между мной и безумием.
Иногда, когда у графа было хорошее настроение, он внушал мне удовольствие от своих пыток и тогда я кричала уже не от страха, а от наслаждения, в то время пока он терзал мою плоть. В этом плане можно сказать, мне повезло немного больше, чем другим его жертвам. Жертвам, которые заканчивали жизнь долго и мучительно в его покоях. Жертвам, с которыми он не церемонился, издеваясь над ними так, что мои мучения показались бы им легким отдыхом.
Граф любил чувствовать свою власть и превосходство над людьми. Он любил проявлять свою силу, но больше всего любил видеть чужой страх. Он буквально упивался им. Каждый раз, когда он приводил меня в свои покои, где прятался настоящий театр смерти, был для меня словно первый. И я отчаянно боялась его алых глаз и жестокой ухмылки, его холодных рук, сжимающих веревку и покрытого засохшей кровью стола, на котором погибала значительная часть его жертв. А он наслаждался моим страхом. Но еще больше наслаждался тем, что даже напуганная до смерти, я оставалась в его власти и под его влиянием. Что я продолжала болеть им, зависеть от него и желать его так же сильно, как и ненавидеть.