Капище

   В окошечке милицейского поста горел свет, но мы и не намеревались пользоваться центральным входом. Любой местный пацан знал, что если пройти вдоль ограды по направлению к Ракидону полторы сотни метров и раздвинуть кусты, то можно обнаружить пролом, через который легко пройти на террито­рию парка. Даже не сгибаясь. Этим потайным лазом мы обычно пользовались по воскресеньям и праздни­кам, когда вход в парк становился платным. Но нико­гда прежде нам не доводилось приходить сюда поздним вечером.

   Высоченный бетонный забор, состыкованный из плит, выпускаемых местным домостроительным ком­бинатом, тянулся не по прямой, а круто изгибаясь. Не успели мы пройти и полсотни шагов, как этот изгиб скрыл от нас не только фонари центрального входа, но и всю площадь перед парком с ее светильниками и ос­вещенными окнами домов. Лишь где-то далеко за Ракидоном дрожало несколько бледных огонечков.

   И вот он, еще более темный, чем окружающий мрак, шатер, образованный высокими кустами, веду­щий к пролому в ограде.

   Каждый из нас назубок знал планировку парка. Тропинка через потайной ход выводила на одну из бо­ковых аллей, весьма узкую и извилистую, которая даже в солнечный день казалась погруженной в сумерки. Эта мрачноватая и пустынная аллейка делала крутой поворот почти под углом девяносто градусов и влива­лась в другую, более популярную у туристов аллею, ко­торая, в свою очередь, пересекала по мосту Оборотня овраг и распадалась на многочисленные тропинки, од­на из которых заканчивалась у бронзовой статуи Дианы-Артемиды, где смельчака и ждала записка.

   Вместе с тем, это был самый короткий путь. Я уже подсчи­тал, что в нем примерно двести шестьдесят моих шагов. Всего-навсего. Как два пальца обслюнявить, если вос­пользоваться лексикой Алого-Малого. Какие-то шесть-семь минут, и ты выдерживаешь экзамен на звание настоящего парня.

   Алый достал из кармана куртки пачку "Примы" и лихо закурил, приглашая последовать его примеру остальных. Ку­рение в нашей среде считалось признаком взрослости. Все взяли по сигарете. Кроме Вовки Дрючкова. Он уже и тогда не поддавался стадному инстинкту.

   Вволю накашлявшись, мы сошлись в кружок. Сколько ни тяни, а делать дело надо.

   Алый извлек из коробка пять спичек, обломал у од­ной головку, после чего перетасовал те за спиной и, за­жав в руке, выставил перед нами:

   - Тащите, кролики! У кого короткая, тот идет.

   - Не надо, - спокойно возразил Вовка. - Пер­вым пойду я.

   - Это почему же? - сощурился Алый.

   - Моя идея, мне и идти!

   - Вот и иди! - моментально среагировал Загвоздкин. - Иди себе, иди и иди! Все прямо и никуда не сво­рачивай! Авось избавишься от привычки соваться повсюду со своими гениальными идеями.

   Алый неожиданно заартачился:

   - Нет, первым пойду я, потому что везде должен быть первым!

   - Только не сейчас! - выступил вперед Дрючок. - Был же уговор, что первым иду я!

   Какое-то время они отчаянно спорили, и, казалось, Алый вот-вот затеет драку, но неожиданно наш геркулес уступил:

   - Черт с тобой! Иди первым, если тебе так приспичило! Но остальные потянут жребий! - и он снова выставил перед нами спички.

   Вторая очередь досталась мне, третья - самому Алому, четвертая - Багрику и пятая Сашке.

   Дождавшись итогов жребия, Дрючок поправил на себе ре­мень, постоял несколько секунд, словно собираясь с силами, и, решительно выдохнув "Ладно, ждите!", исчез в темноте.

   Еще немного, и смолк шорох его шагов.

   - Нет, парни, хреновую шутку придумал Дрючок! - заявил через какое-то время Алый, снова прикуривая. - Ну, призрак, ну, оборотень... И что из того? Уж лучше схлестнуться бы с придурками из третьей школы. Вот только пред­ставьте себе: берешь какого-нибудь слизняка за шкир­ку и нежно так спрашиваешь: "Ты почему вчера не по­здоровался со мной, друг?", а после - хрясь его по роже, еще раз - хрясь! Кайф полный! Особенно если у того из носу потечет. Вот где балдеж! А какого рожна мы тут торчим?

   Он вдруг разоткровенничался:

   - Но самый большой кайф, кролики, это бить взрослых мужиков! Идешь, например, когда стемнеет, мимо стадиона, а навстречу тебе топает неизвестный тип. В темноте до последней минуты непонятно: здоровый он или хилый, молодой или уже в летах. И в этом тоже свой кайф. Но вот мы сходимся, он на меня - ноль внимания, думает о чем-то своем. И тут я слегка заступаю ему дорогу и с разворота бью в челюсть или в глаз - хрясь! Рожа у него делается, кролики, как у клоуна! А ты спокойно идешь себе дальше, поплевывая, и даже не оборачиваешься. И все это - без единого слова! Нет, я взял бы вас с собой на представление, но на эти подвиги кодлой ходить нельзя - вспугнешь клиента...

   - А если сам получишь в глаз? - послышался голос Вовки, а следом он и сам вы­нырнул из темноты.

   - Что-то еще не получал ни разу, хотя развлекаюсь таким способом через день!

   - Ничего, еще получишь! - пообещал Вовка.

   - Уж не от тебя ли, замухрышка?! - сощурился Алый.

   - Может, и от меня...

   Тут мы все подняли гвалт, и, готовая было вспыхнуть ссора, улеглась.

   - Ты записку-то принес? - спросил я.

   - Вот, держи! - он передал мне листок.

   Я развернул его: да, тот самый.

   Значит, надо идти...

   Стоило мне оказаться за забором, стоило голосам товарищей смолкнуть, а невидимым, но тяжелым ветвям сомкнуться за моей спиной, закрыв даже далекие зареченские огонечки, как первобытные страхи резво выбрались из уголков моего подсознания.