Страница 72 из 77
Я дождалась Уоллера на низкой скамье возле фермы в небольшой деревне Паундсгейт, где, согласно местной старинной легенде, в гостинице останавливался сам Дьявол, прежде чем яростной грозой обрушиться на церковь Сент-Панкрас, забрать душу картёжника, заключившего с ним договор. Бедолага задремал во время службы, сжимая роковые игральные карты, что и сделало его беззащитным против воли безжалостного Дьявола. Собирая легенду по раздробленным кусочкам, я провалилась в обморок и очнулась спустя двое суток, прикованная к постели, с крепкой затянутой повязкой на глазах, замотанная в подобие смирительной рубашки, как личинка в затвердевшей оболочке. Двигаться было невозможно, я с содроганием вдыхала свежий воздух, просила отпустить меня, обожжённая ледяным, звериным страхом.
– Не спеши, Джерри. Я должен убедиться, что ты никому не свернёшь шею, – донёсся слегка охрипший, простуженный голос Бенджамина, холодный, без распознаваемых интонаций, словно пустое завывание ветра. – В любом случае, Уоллер видел слишком много, чтобы молчать даже за астрономические суммы, и, как выяснилось, часто обманывал меня, присваивал деньги. В каком-то смысле он заслужил.
Я погрузилась в память, прокручивала нечёткие, развеянные дымкой фрагменты, натыкаясь на брызги крови и хруст костей.
– Боже… – слетел с дрожащих губ тихий шёпот. – Я убила Уоллера?
– Отчасти ты.
– Уже нет существенной разницы, ни к чему делить на части, Бен, – искусанный язык отозвался покалывающей болью.
– Неправда. Будь на самом деле так, я бы сейчас не разговаривал с тобой, а валялся с развороченными внутренностями.
Память ударила снова, вспарывала молнией:
– Бекки больше нет… – горькое утверждение пришивало ко мне нелепую, невозможную, беспощадную реальность.
– Да, – в этом искусственном, механическом звуке мелькнули злость и грусть. Разумеется, он любил свою дочь той спрятанной любовью, которая расходилась трещинами по камню сердца. – Но все остальные уверены, что сгорела именно ты, а Бекки просто исчезла.
– Моя сестра пожертвовала жизнью, чтобы я убивала людей?
Гнев закипал, подступал тошнотой.
– Наверно, Бекки верила – ты не сдашься, сможешь выкарабкаться. Я верю, – лоб накрыла сухая, тёплая ладонь, словно вылепленная из разогретого солнцем песка. – Мистер Холмс не сдержал слово.
Сквозь раздражающее гудение воспоминаний звучало нарастающее сердцебиение Шерлока – тревожная дробь безумства.
– Он не отказывался от обещания.
***
На протяжении двух месяцев мы жили в трёхкомнатной квартире на окраине Эксетера, бедно обставленной дешёвой мебелью, с голубыми стенами и хаотично развешанными картинами с изображениями загадочных абстракций, наползающих друг на друга квадратов и трапеций. По мере того, как истлевшие силы начали восстанавливаться, Бен всё чаще развязывал меня, позволял выходить на балкон, разглядывать улицы с третьего этажа, вцепившись в перила, отталкивая настигающие видения и мысли пересекающих дорогу хмурых прохожих. Уоллер был последним, кого я убила, не справившись с хищником. Однажды, ощущая, как внутри всё плавилось, выступавшие вены темнели, а кресла вздрагивали, гвозди выталкивало из стены, я хватала пряди волос и разрывала пополам, выдёргивала с корнем, вколачивая в череп мысль: «Это моё тело, а ты всего лишь отражение!».
Первую неделю я блуждала между мирами живых и мёртвых, как угодившее в жерло бури судно: при виде мамы, бабушки и сестры, в чьих улыбках читалась нежность и болезненное сожаление, я едва выносила наплыв леденящей скорби, столько хотела узнать и рассказать, но тонула в немоте и не слышала ответы на беззвучные вопросы. Эти умения формировались медленно, я впервые развивала их последовательно, в умеренном темпе, оценивая потенциал и границы возможностей.
Бен обрабатывал зигзаги порезов, помогал мне забираться в ванну, регулировал струи горячей воды. Я опускалась на колени, слабая и обнажённая, никогда прежде не представляя, насколько тяжело бывает всего-то держать равновесие, сгибать и разгибать ноги, не успевая осознавать скорость анализа нервных импульсов, потому что порой приходилось ждать, когда поднимется рука или повернётся голова. Подчиняя себе хищника, подавляя его, я заново училась управлять отвоёванным телом. Бен натирал мне плечи пенящейся губкой осторожными движениями, в которых не скрывалась похоть, застилающая разум, ненасытная страсть или прилив жалости – только необходимость возиться со мной, возвращать целой в мир, где его отныне нет. Бен практически избавился от боли в сросшихся костях, обречённый хромать, чертить остаток дней угрюмой, искривлённой походкой. Подарок хищника – воспоминание в каждом шаге.
– Тебя сегодня хоронят, – с блёклой ухмылкой сказал он, вымывая кровь из перепутанных волос.
Я промолчала. Они хоронят Джеральдин, развевают прах Бекки, смешивая с землёй и ветром. А я здесь, прибилась к стенке ванной с ржавыми пятнами. Здесь. Привыкаю жить.
Когда я стала относительно не опасна для окружающих, Бенджамин отвёл меня в больницу на обследование к знакомым врачам, готовым за оговорённую заранее плату сделать вид, будто вовсе и не встречали его, не оказывали никаких услуг. Патологий и воспалений не обнаружили, прописали курс принятия витаминов, посоветовали придерживаться диеты и совершенно обескуражили, довели до нервного перенапряжения слишком неожиданной, неуместной новостью. Внимание к симптомам, указывающим на невероятно удививший факт, было рассеянно, я сосредоточилась лишь на противостоянии хищнику, соприкасающихся мирах, нитях времени и ничего кроме не замечала.
– Ты скажешь ему? – в вопросе Бена, заданном незадолго до моего возвращения в Лондон, отразилось эхо ревности и беспокойства.
– Шерлок имеет право знать и сделать выбор.
– Получается, мы теперь расстаёмся навсегда. Ты уедешь к мистеру Холмсу, я переберусь в Бельгию, попробую пожить ещё немного, придумаю красивую легенду под другим именем.
– И как тебя будут называть ничего не подозревающие бельгийцы?
– Джеральд, – тихо прозвучало в ответ, и нам вдруг стало необъяснимо, жутко смешно. Смех, настоящий, почти сумасшедший, как искажённые крики прошлого, рвался из горла, дробил пустоту недосказанности, отбивал ритм будущего, где мы метались от спокойствия к безрассудству. По отдельности, взращенные своими голодными демонами.
– Спасибо, Бен.
– Не нужно благодарностей, – его твёрдые, прохладные губы, не жаждущие и не подчиняющие, чуть задели висок, провели косую линию на лбу. Поцелуй-прощание, рассыпавшаяся цепь, проглоченная гордость, отступление со стихшей яростью. – Я по-прежнему остаюсь тем, кто уничтожил тебя, – Бен отошёл на шаг назад. Обратно к пропасти питавшей его душу немыслимой, разрушающей жизни. – Не позволяй этой твари взять верх.