Страница 55 из 77
***
Дождь, рухнув на город прозрачной массой, вскоре отступил вместе с тяжёлыми тучами, растасканными потоками ветра, устремился к югу, оставляя отметины рваных луж и всюду проникавший запах сырости. Низкое небо с истлевающими серыми облаками обретало бледно-голубой оттенок, по громадинам зданий и переплетениям людных улиц расплескалось высоко забравшееся солнце. Какое возмутительное несоответствие напряженного и угнетённого состояния с постепенным расцветом окружающего мира, трещавшего от звуков, что рождались в разных точках, ударялись о стены вышедшего из тени города и распадались эхом, натянутым между домами надорванной струной.
Что бы ни выворачивало нас наизнанку, ни теснилось в груди, щемя сердце, мы вернулись на Бейкер-стрит, поглощённые своими мыслями, скованные горьким послевкусием разговора, что прежде звенел только внутри нас, ненароком угадывался в молчании, тихом шаге по опустевшей гостиной. Всё это мы уже давно поведали друг другу пронизывающими взглядами, поворотом головы в сторону зашторенного окна, а теперь и облекли в словесную форму, что не являлось обязательной мерой, но речь исторглась наружу. И мы сидели в такси, как оглушённые раскатом грома, и я сам не знаю, зачем вдруг, разглядывая безо всякого интереса проносящуюся за стеклом пёструю улицу, ощупывал пальцами жёсткое сидение, подбираясь к ладони Адрианы. На вычищенных дверях магазинов мерцали перевёрнутые таблички, завлекая покупателей сигналом «открыто», стаканчики в спешке залитого в горло кофе падали на дно мусорных баков, а я держал Адриану за руку, словно в этом прикосновении проживая и отмеренные две недели, и целый отрезок непредсказуемой жизни, в котором её никогда не будет рядом. Кипящий вихрь утекающих завтра, обесцвечивающих Адриану.
Когда воспрянувшее солнце засияло ярче, призывая спрятать зонт поглубже в сумку и наглухо застегнуть, Адриана попросила таксиста остановиться за два квартала до Бейкер-стрит. Захотела пройтись пешком, и я не возразил и словом. Предложи она купить билет на первый попавшийся поезд в любом направлении или ограбить банк – я бы уступил её прихоти. Оказавшись на тротуаре, выложенном квадратной плиткой разных размеров, Адриана крепко схватилась за мою руку, как если бы боялась упасть, потеряться в потоке сменяющих друг друга лиц, но взгляд настойчиво отводила в сторону. И я уже не стискивал её дрожащие пальцы в приступе неизъяснимой паники и сожаления, а ответил тем, что вполне справедливо можно было обозначить словом нежность.
– Ты голоден?
Обезоруживающий вопрос из внезапно проскользнувшей мимо незнакомой параллельной Вселенной, и спустя несколько мгновений я убедился, что расслышал верно.
– Нет, кажется, вчера я уже обедал.
– А я бы съела что-нибудь. Заглянем сюда?
И я не возразил и словом.
Мы скрылись от солнца и шума за круглым столиком какого-то ресторана, чей облик совершенно выветрился из памяти: ни звуков, ни света, ни запаха блюд, ни завитков пара и блеска столовых приборов не запечатлелось и едва уловимым оттенком. Только деревянный столик с тонкой алой скатертью, смятая салфетка с серебристым рисунком, два бокала белого вина, отвратительного, стоит сказать, но удивительно сочетавшегося с ритмом и вкусом наступившей эпохи.
Я впервые пил вино с женщиной.
– Хочешь о чём-то спросить? – Адриана поднесла бокал к носу, вдохнула, что-то с досадой уяснила конкретно для себя и осторожно сделала глоток.
– Ты снова роешься в моих мыслях?
– Я всего лишь смотрю на тебя, Шерлок.
– Тогда смотри внимательней и придёшь к правильному выводу: мне спрашивать не о чем.
– Боишься, что ответ не будет стоить усилий, затраченных на шаг через себя?
– Это последнее, чего есть смысл бояться.
– И что же, в таком случае, первое?
Я опустил взгляд, притворившись, будто глубоко задумался и в нерешительности искал нужные слова, затем осушил бокал до дна и сказал:
– Еще раз доверить тебе право выбирать вино – вот, что действительно страшно.
Адриана не сдерживала смех, он звучал искренне, не слишком громко, но надрывно, точно за ним затаилось невыплеснутое рыдание, раскалывающая надвое невысказанная мысль, какую я должен был прочесть сам, собрать, как разорванные в клочья страницы, если намеревался наткнуться на остриё правды.
Но я не высматривал с жадностью и нетерпением проскальзывающие намёки и подсказки, я, переламывая себя, тоже пытался просто смотреть на Адриану, а не наблюдать разрушительные перемены, чтобы во мне хоть что-нибудь уцелело.
Казалось, я вновь рассекал воздух, падая с крыши Бартса, беспомощно перебирая руками, полагаясь на везение и до мелочей проработанный план. Однако теперь, осознав, что в действительности я был бессилен, повержен, отброшен прочь на безопасное расстояние от очага взрыва, я прочувствовал каждым нервом, до оцепенения и разрыва, что такое рассыпаться на осколки жизни об асфальт.
Меня парализовала неведомая прежде слабость, и если бы Адриана вдруг встала из-за стола и выскочила на улицу, пропала в залитом солнцем русле бешеной реки времени, я бы не смог пошевелить и уголком рта.