Страница 17 из 77
Спустя неделю жизнь на Бейкер-стрит, казалось, сбросила мрачные краски и возобновила привычное течение, то навевавшее мучительную скуку, то щедрое на скоро иссякавший интерес. Обряд очищения был завершён, и Адриана понемногу начинала притрагиваться к еде под строгим надзором Джона, добившегося допуска к продолжению лечения на дому. Докторам опека прочих врачей представлялась изнурительной пыткой, поэтому визиты Джона, не полностью восстановившего подорванное здоровье, сделались настолько частыми, что невольно складывалось впечатление, будто он снова поселился здесь. Как непосредственный участник процесса изгнания и случайная жертва сверхъественной твари, он имел право знать правду, какой бы немыслимой она не выглядела. Выслушав любезное и подробное объяснение Адрианы, разбавленное моим видением сложившейся ситуации, Джон тяжело выдохнул, озадаченно потёр ушибленный затылок и признал, что он склонен верить Адриане, помня жесткость неоспоримого аргумента, чуть не проломившего ему череп. Я бы высмеял столь презренную покорность, уничтожившую зачатки недавних, достойных похвалы логических выводов, если бы сам не опустошал чашу весов, на которую бережно складывал скудные доводы в пользу разума, в пользу истинности идей, ставших теперь жалкими предрассудками. Но я не заявлял вслух о своей вере, хоть мы с Адрианой оба были повержены, я не считал нужным утешать её, жертвуя собственными принципами и давая повод восторжествовать.
Более об отродьях другого мира никто не упоминал в разговорах, хищник, устроив показательное шоу, не высовывался из укрытия, равно как и Адриана не покидала стены квартиры – добровольный или вынужденный плен, лишь изредка подходя окну, бросая тоскливый взор на улицу и прячась за тканью занавесок. Джон выложил книги на каминной полке так, что зеркало, вселявшее в Адриану ужас, оказалось замуровано. Впрочем, я ни капли не тяготился этим незначительным изменением.
Работе ненавязчивое присутствие ясновидящей не мешало: она принималась усердно читать творение Джессалин Фицуильям, когда приходили клиенты, и только дважды становилась непрошеным участником допроса, распаляя в клиентах желание обескураженно спрашивать, а не отвечать.
Однако Адриана поборола душащий страх, признаться, не без моей посильной помощи: спокойно посмотреть на своё отражение в зеркале ванной комнаты она сумела лишь на двадцатый раз, когда я отрывал упрямую Адриану от дверных косяков и, прижимая к себе, сковывал в жестоком объятии, способном переломить её. Я втащил в ванную перепуганную ясновидящую, дрожащую от предчувствия встречи с могущественным злом, и стискивал её талию одной рукой, а второй хватал за подбородок и вынуждал заглянуть в зеркало. Адриана притихла и подчинилась моему велению, прекратила жмуриться и с удивлением и даже неким разочарованием выяснила, что кроме нас в прямоугольной рамке никого нельзя было рассмотреть, находясь в здравом уме.
Сердце её бешено колотилось, да так ощутимо, будто я держал его в ладони. Я ослабил хватку, заметив, что Адриана, восстановив сбившееся дыхание, с любопытством уставилась на моё отражённое сосредоточенное лицо.
– В чём дело? – недовольно спросил я, отпустив её подбородок. Я догадывался, что означал невыносимо прямой, немилосердный и хитрый взгляд, выскребающий душу. Регулярные приёмы пищи восполняли увядшие силы, и воспрянувший дар заискрился в её тёмных глазах, ознаменовав череду новых «божественных откровений».
– Ты едешь в Дартмур, – утвердила Адриана с лёгким огорчением, печальная улыбка наводила на мысль о мрачной радости. – Не так уж быстро детектив подобрался к моему разоблачению, верно?
– Ты могла видеть веб-страницу с расписанием поездов до Девона и сделать соответствующий вывод, когда проходила мимо стола с раскрытым ноутбуком, поэтому не надейся, будто я поверю в погружение в бездонные глубины сознания, – парировал я, чувствуя, как Адриана прижалась ко мне спиной, запрокинув голову, и я чуть отступил назад, желая разорвать нелепое объятие, унизительную близость. Но Адриана удержала мою руку, ухватив за локоть. – Плодотворному ходу расследования препятствовали мистические фокусы, без этих помех я бы скорее покончил с делом.
– Шерлок, – утомлённо вздохнула она, – какое же чудо разрушит твой скептицизм?
– Чудес не бывает, – с усмешкой ответил я, припав губами к её волосам, забранным в хвост, вдыхая их сладкий карамельный запах, и растерянно обнял Адриану, вмиг остолбеневшую и затаившую дыхание. Оставляю данное недоразумение на ваш справедливый суд, потому что тщетно оправдывать столь резкую перемену ощущений, колыхавшихся в зияющей пустоте возле сердца. Тщетно и омерзительно. Я вспоминаю этот внезапный жест, рождающий возмутительный рой вопросов, удушливые волны недоумения, но не вижу других объяснений, кроме следующего: я действительно собирался отправиться в Девон, где меня терпеливо дожидалась разгадка ребуса, исключающая дальнейший интерес к женщине, ворвавшейся на Бейкер-стрит. Вовсе не тот очевидный факт, что Адриана стояла слишком близко, тесно приникнув к моей груди, разжёг болезненный всполох чувств, отторгаемых всем естеством, как смертоносная лихорадка. Нет. Одиннадцать дней завершили целую эпоху, богатую на ужас и недосказанность. Я полагал, что более в Адриане не было ничего занимательного, я не находил слова о проклятии стоящими траты времени и сил на поиск ответа. Ответ вообще не требовал особых поисков: страшная семейная сказка, ловко сотканная из последовательности трагических смертей, не могла претендовать на звание предмета неотложного расследования. Я пророчил, что возвращение в Лондон сотрёт Адриану из поля зрения, лишит её голоса, растворит в воздухе это постепенно окрепшее тело. Я был уверен, что разучусь видеть и слышать Адриану до тех пор, пока потусторонняя зараза не возобновит прежнюю активность, и ситуация не потребует её непосредственного вмешательства. Вероятно, прикосновения были излишними и недопустимо нежными, наносили незаслуженное оскорбление неприкрытой ложью. Но, честно говоря, я не различал, обманывал ли в те минуты или же был предельно искренен. – Прощай, Адриана Изабелла Флавин.
– Прощай, Шерлок Холмс, – небрежно пролепетала она, осознавая тайный смысл моей фразы, и повернулась лицом. В насмешливых, пронизывающих глазах читалась грусть, которой она стыдилась. – Да сохранит тебя Господь.
«Забавно, – подумалось мне тогда. – Я же, напротив, проклинаю тебя».