Страница 15 из 77
Адриана успешно преодолела ряды потёртых ступеней, а я неподвижно стоял спиной к дверям, до меня доносились неуверенные, лёгкие шаги, и я немного опасался услышать грохот, так как походка восставшей из мёртвых Адрианы указывала на явное головокружение и измождение. Эта глупая женщина смогла украсть одежду, но денег на такси не позаимствовала; она, судя по грязным отметинам на ухоженном пальто и разодранной об асфальт ладони, падала несколько раз, но упрямо пробиралась пешком из Западного Смитфилда, вероятно, не самым коротким маршрутом. Я предположил, что она либо блуждала в поиске верной дороги, либо намеренно передвигалась глухими, тёмными переулками, укрывавшими от мнимой или настоящей угрозы.
Адриана бросила чужое пальто на стул и тяжело опустилась на диван, то прерывисто дыша ртом, то затихая, будто вдыхаемый воздух царапал ей горло. Я замер, стараясь унять неясный трепет, охвативший меня и схожий с едва сдерживаемым гневом. Дрожь, точно от жестокого, пронизывающего холода, проникавшего в каждую мышцу, предательски колотила моё тело, я сжимал и разжимал кулаки. Адриана не произносила ни слова, вероятно, даже не думала ни о чём, её безумная голова опустела, но по-прежнему одно только её раздражающее слух дыхание пробуждало негодование, обжигавшее нутро, затуманившее разум… Я был сердит на её пагубную беспечность, на сумасбродные высказывания, ещё не сотрясавшие мрачную тишину, но будто тревожно повисшие в полумраке гостиной. Эхо недавнего кошмара будто до сих пор отражалось от стен.
Время шло, солнце постепенно прогоняло бледно-синий мрак с улиц Лондона, а Адриана продолжала молчать, но теперь мысли, какие она тщательно готовила, чтобы облечь в звуковую форму, причиняли боль ощутимей, чем та, что раздирала мне грудь при мучительном вдохе и осторожном выдохе. Я надеялся, что рёбра были целы.
– Ты, видимо, хочешь мне что-то объяснить, – устремив рассеянный взгляд в окно, я вновь наблюдал за разгоравшимся рассветом и будто прятал от Адрианы глаза. – Я был бы очень признателен, только, прошу, не употребляй в речи ничего из области, осмеянной наукой и здравым человеком.
– Тогда я буду вынуждена и дальше хранить молчание, – тихо произнесла Адриана. – Или ты действительно считаешь, что увиденное тобой можно пояснить иначе? Что же, передаю право слова тебе, властелин разума.
– Ты могла подсыпать наркотик в чай или распылить его другим способом, – твёрдо заговорил я, опираясь на скудные плоды размышлений и оправдывая свою унизительную покорность, с какой следовал инструкциям Адрианы, чтобы завершить обряд. – Лишь галлюцинации способны исказить в моих глазах внешний мир настолько, чтобы я потерял контроль и начал видеть чёрное вещество, загрязнявшее воду, начал подчиняться нелепым страхам, подорванной воле.
– Это чёрное вещество называется видимой материей хищника, из какой он соткан первоначально. Тебе посчастливилось увидеть отравленную частичку собственной души.
– Зря дослушал до конца твой любезный комментарий, стоило прервать, – возмущённо отреагировал я, думая, что позволять ей раскрывать рот – значит выставлять мозг мишенью для сотен стрел. – Я продолжу. Мне ещё неизвестно, как именно Джон получил травму головы…
– Известно, – возразила Адриана. – Хищник оказался из рода необычных и наиболее опасных с поразительными, но пугающими способностями, он жаждет разрушений, и сила его мысли подобна взрывной волне. Мистер Ватсон был беспомощен против такой атаки.
– Адриана, хватит! – я резко повернулся к ней лицом и среди бушующего гнева не сразу различил кроху удивления: её относительно здоровая половина была в сознании, когда нечто омерзительное кривило эти побледневшие губы и выдирало из глотки булькающие звуки, меньше всего напоминавшие слова? Но я решил, что уже довольно продлевать пытку, терпеть бесполезные объяснения, и потому я отбросил внезапный вопрос. Адриана достаточно наслаждалась моей вынужденной снисходительностью. Однако я понимал, что изливать злость на обезображенное вздорными капризами существо, чьи силы неумолимо гасли, было низко, даже чудовищно.– Ты сводишь меня с ума, и я говорю так не из желания подчеркнуть любовное безумство, если б оно имело место быть. Ты на самом деле вредишь мне.
– Шерлок, я… – лепетала Адриана, подбирая слова из нахлынувшего роя тех, что я вызвал своей выходкой. Она не знала, следовало ли сначала злиться, отстаивать оскорблённые убеждения или пытаться вновь указать на предельную степень заблуждения и жалкого упрямства.
– Прекрати фантазировать, – я, минуту назад боясь на неё взглянуть, теперь не сводил глаз, будто собираясь выжечь на её лбу всё, что измучило меня, подбиралось к горлу и срывалось с языка. – Ты наплевательски относишься к собственной жизни, так, пожалуйста, ради Бога, в которого ты веруешь, убирайся прочь! Пожалей спокойствие тех, кого ты бессовестно истязаешь. Ранее я заявлял, что не могу просить миссис Хадсон выгонять тебя, но я стану требовать. Делить с тобой одну крышу – выше человеческих сил!
– Шерлок Холмс, – с нажимом начала Адриана, в ответ ожесточив взгляд, но я не дал ей выразить недовольство. Держи она в руках щит, я бы жёстко вырвал его и нацелил острие клинка прямо в сердце – рассадник безумия. Согласитесь, идеальное сравнение, иллюстрирующее новое словесное сражение, в ходе которого я лишил Адриану всякой защиты.
– Надоел этот цирк. Я не знаю, как ты втянула меня в такое безобразие, что за психоактивная дрянь поработила рассудок, заставила идти на бессмысленное убийство. Признаю, был любопытен опыт, обрисованный тобой столь заманчиво, но глупая игра окончена, Адриана, женщина без имени, – я сделал шаг, настороживший Адриану и убедивший, будто я непременно вышвырну её за дверь, спущу вниз по лестнице, какую она с трудом сумела осилить, приняв отказ в помощи. Подобное предположение, застывшее в её испуганных глазах, но сверкавших решимостью, готовностью обороняться до последней капли крови, скорее оскорбляло, чем забавило. Я бы не прибегнул к такому способу избавления от гостьи. – Уходи, но будь уверена: я обязательно разгадаю тебя, разоблачу унизительный спектакль. Теперь собирайся, я вызову такси, и ты вернёшься обратно в больницу и больше никогда не переступишь этот порог.
– Шерлок, я лишь здесь в безопасности! – взмолилась Адриана. – Брат знает, что я попала в больницу, он станет искать, называя настоящее имя, но добродушные медсёстры развенчают мою уловку, скажут, что к ним действительно поступала женщина, подходящая под описание, но неожиданно сбежала из палаты, – Адриана задыхалась, но не переставала говорить слишком быстро, глотая кашель и окончания слов. Она словно спешила выбить из меня сострадание, пока я не уничтожил любые лазейки для надежды на снисхождение, не укрепил решение оглохнуть к её мольбам и насильно усадить в такси и отправить навстречу гибели. – Бренуэлл поймёт, по какому адресу искать меня и прикусит от бессилия язык: в течение следующего дня, прощального с Англией дня, он не сможет подобраться ко мне, не свершит правосудие!
– Замолчи, Адриана, – приказал я.
– Разве ты, великий детектив, не заметил кэб, преследовавший машину скорой помощи? – не унималась она, но при этом и не упускала возможности усмехнуться надо мной, над изъянами методов, используемых в практике, якобы ограничивающих область восприятия. – Брат вовсе не сдался, отступив от двери этой квартиры. Он щедро заплатил таксисту и терпеливо выжидал, когда я выйду на улицу. Какое счастье, что Бренуэлл ещё достаточно разумен, чтобы не расплачиваться невинными жертвами за потакание внушённой идее.
– Ты физически не можешь этого знать, – смело опроверг я. – Тебя вынесли на носилках с исчезающими признаками жизни, и потому я не стал бы так рьяно утверждать на твоём месте столь абсурдный факт.
– Шерлок, послезавтра Бренуэлл уедет в Нью-Йорк, неудачная попытка снять семейное проклятие не обернётся препятствием для пропуска годовщины смерти матери, – Адриана улыбнулась печально: – Я покину Бейкер-стрит, стану укрываться от ищеек брата, уверена, он нанял мерзавцев, способных насадить чужие головы на пики. Так или иначе, ты убьёшь меня, по истечении трёх месяцев или раньше срока. Прогоняя, ты намеренно обрекаешь на смерть.
– Моя совесть будет спокойна. Я рассчитывал вытерпеть тебя, но это невозможно, а добровольное соглашение на безжалостное мучение - слишком дорогой подарок.
– Последний вопрос, Шерлок, – вдруг встрепенувшись, встревоженно прошептала она.
– Говори, – смирился я с очередным издевательством.
– Вода в ванной осталась чёрной?
– Полагаю, да.
– Мне нужен точный ответ.
– Встань и убедись сама, – строго сказал я, понятия не имея о цвете воды, в чей умертвляющий плен настойчиво толкал Адриану. Данная мелочь в те минуты не представляла никакого значения. Я хотел добавить, что меня более интересовало её затихшее сердцебиение, забитые водой дыхательные пути, а всё, существовавшее вне этого хрупкого, невесомого тела, утратило тогда всякую значимость. Но вовремя осознал: неосторожное признание имеет свойство быть неправильно истолкованным, на известный манер, а меня не прельщала перспектива возникновения нелепой мысли о губительной, неуместной симпатии.
Адриана молча поднялась на ноги и, удержав равновесие, выпрямилась вызывающе, чтобы доказать неистощимость своей стойкости, и проследовала в ванную комнату, откуда в следующий миг выскочила с ножом в руках, вероятно, выхваченным со дна раковины:
– Матерь Божья, он ещё здесь, – бешено вертя головой, оглядывая каждый угол, говорила Адриана и, казалось, даже не моргала, боясь упустить кого-то из виду. – Я не смогла ощутить его сразу, как только зашла в гостиную… – она рисовала в воздухе непонятные завитки, в точности такие же, что были вырезаны на рукояти. – Давай, покажись, гнилое отродье, попробуй завершить начатое! Мы оба ослабли, но мне хватит сил прибить тебя к своим рёбрам! – Адриана застыла напротив камина, сощурилась и, сначала пригрозив остриём незримому противнику, устремила нож в грудь.
Я готов был проклинать Адриану снова и снова до тех пор, пока не иссякли бы все известные и неизвестные проклятия, пока их беспримерная мощь не истребила заразу, пожиравшую разум этой невыносимой женщины! Мозг отказывался воспринимать то, что видели глаза: Адриана опять вздумала дразнить смерть, целясь в сердце, не так давно замолкнувшее и чудом бившееся теперь.
– Если ты намерена разжалобить меня такой неубедительной сценой, то, боюсь, тебя ожидает далеко не палата общего лечения, – тревога охладила гнев и пронзила меня с такой беспощадностью, будто грудная клетка раскололась, и сломанные кости разом проткнули внутренности. Я подошёл к Адриане и протянул ладонь, чтобы отнять нож. Безумцу вернули бритву. – Довольно глупостей.
– Он смеётся, – не замечая моей попытки вмешаться в разыгрываемый спектакль, произнесла Адриана, уставившись на отражение в вытянутом прямоугольном зеркале, расположенном над камином. – Он застрял внутри стекла, но наивно настаивает на том, что прячется, копит силы… Ты никогда не станешь чем-то большим, чем обыкновенное отражение. Предел твоих возможностей – жалкое подражание!
– Адриана, – позвал я, коснувшись её напряжённых, холодных пальцев.
– Вопрос: почему никто из вас ничего не видит? – смерив меня презрительным взглядом, как назойливую помеху, отмахнулась она. – Вы отказываетесь видеть! Маленькие дети очень чувствительны, им доступны тончайшие грани соприкасающихся миров, а взрослые внушают свои идеи, губят внутреннее зрение, учат смеяться над теми, кто не ослеп…
– Я соглашусь со всем, что ты скажешь, только отдай мне нож, – надёжно заверил я, на деле же не собираясь предавать царствование рассудка. Меня откровенно пугал её странный разговор с зеркалом.
– Неубедительная сцена, Шерлок, – усмехнулась Адриана, прочитав в моих глазах ложность утверждения.
Но когда я решил забрать нож вопреки её упрямому желанию в любой момент поразить им сердце, гостиная содрогнулась от внезапного толчка, пол закачался, заскользил под ногами, книги посыпались с полок. Я в ужасе наблюдал за тем, как неподвластная пониманию сила вертела передо мной стены, переворачивала кресла; жмурясь от ноющей боли в груди, я в образовавшемся вихре, поднявшем в воздух жёлтые клубы пыли, пытался рассмотреть Адриану. Различив белый халат, мельтешащий впереди, я, прежде чем ножка стула врезалась в мой лоб, понял, что нас швыряло в разные стороны, а комната оставалась недвижимой.
– Адриана! – громко закричал я, потянувшись к ней, но не сумел разогнуть руку: мышцы вдруг одеревенели, я оказался парализован и мог только слышать пронзительный визг и смотреть, как Адриану ломает пополам.
«Мистер Ватсон был беспомощен против такой атаки», – помутившееся сознание озарилось крохотным воспоминанием, и, через несколько секунд, я рухнул на разбросанные книги.
Пошевелив пальцами, я выяснил, что вновь могу управлять своим телом и, отделавшись от мерзкого ощущения унизительной слабости, приподнялся на локтях. Сквозь парившую пыль я увидел Адриану, сидевшую на полу и прожигавшую измученным взглядом окровавленную рукоять ножа, воткнутого в стену.
Её худые плечи тряслись, с дрожащих губ слетали бессвязные звуки, и она, сжимая порезанную ладонь, как заворожённая, смотрела в одну точку, будто нечаянное движение головы привело бы в действие невидимый механизм и обрушило на неё град выстрелов.
Совладав с головокружением, я встал, приблизился к Адриане и осторожно опустился рядом, опасаясь спугнуть жизнь, едва державшуюся за эту истощённую оболочку.
– Не утруждай себя, – заговорил я, задавленный немыслимой абсурдностью произошедшего, – даже не пытайся объяснять… Просто молчи.
Адриана, чуть покачиваясь, поймала мой встревоженный взгляд и посмотрела растерянно, даже с неким сожалением и тоской. Её лицо было бледным, пустым, оно не выражало ни единой эмоции, будто безумный вихрь выколотил из неё чувства, прежде угадывавшиеся в нежных, но изуродованных голодом чертах.
Адриана подползла ко мне и упала, обессилев, уткнувшись лицом в мои колени. Она не потеряла сознание, но исчерпала все источники, снабжавшие жилы сомнительной энергией и дававшие возможность двигаться.
– Чем вы таким занимаетесь? Вся квартира ходуном ходит! – в коридоре послышался возмущённый голос миссис Хадсон в туго завязанном халате. Было бы удивительно, если б страшный шум не вторгся в её крепкий сон и не заставил проснуться раньше обычного.