Страница 13 из 77
Теперь, когда с вежливой прелюдией покончено, я вправе задать вопрос: вы считаете, я застрелил мисс Флавин? Если ваш ответ положителен, то, в таком случае, моя задумка оказалась блестящей западнёй, цепкой ловушкой, перекусившей вялые жилы и вашего разума. Фокус, сотворенный гостьей, что стоил Джону целости черепа, не сделал меня заложником недоумения и ужаса настолько, чтобы я поддался безумию и отважился на убийство. Однако основание моего следующего смелого шага вполне могло указывать на разлад ума и поведения: я поверил Адриане Изабелле Флавин, будь она проклята во второй раз, если свидетелем последствий первого проклятия мне поневоле пришлось стать. Я не был безнадёжно ослеплён страхом, нечто иное, едва ли объяснимое застлало мои глаза и взялось по собственному велению управлять руками, стоило мне лишь допустить мысль о завершении изгнания согласно инструкциям мисс Флавин.
Пуля впилась в стену, расколов плитку, на расстоянии двух дюймов от головы мисс Флавин, и оглушающий звук выстрела на секунду сбил её с толку, чем я и планировал воспользоваться. Не успев распознать хитрую уловку, она издала яростный рык, и я, отшвырнув «браунинг», набросился на неё, на пределе физических сил вдалбливая мисс Флавин в дно ванной. Она вырывалась и рефлекторно хватала перекошенным ртом воздух, а я толкал её обратно, отчего непокорная гостья глотала и вдыхала воду, что на удивление оставалась по-прежнему ледяной, и мои пальцы онемели. Её затылок глухо ударялся о литьевой мрамор, в попытке дотянуться до меня она беспомощно извивалась, выгибалась, словно разрываемая изнутри на части. Я сковывал её сильные руки, и мисс Флавин в отместку колотила ногами мою грудь, да так свирепо, что я всерьёз опасался: эта женщина раздробит мне рёбра, превратит внутренние органы в месиво, выбьет лёгкие наружу. Откуда мисс Флавин черпала столько неиссякаемой мощи, где в её истощённом теле таился источник бурной энергии, я не имел и понятия. Несколько раз она, прежде полуслепая и похожая на мерзко обтянутый кожей скелет, вызывавшая жалость, едва не вывихнула мне челюсть и не выбила левый глаз. Но я не позволял рою вопросов ослабить хватку, я топил гостью с бешеной решимостью, будто та была исчадьем Ада, если изволите… Жуткое умение разбрасывать людей, как невесомый мусор, никак не встречало логического разъяснения: предположение о невидимых тросах, резко потянувших Джона к стене, было смехотворным, а сам он не стал бы кидаться назад, собираясь подойти к гостье и навязать свою помощь. Тогда всё, что не посчастливилось видеть, складывалось на чашу весов в пользу мисс Флавин и указывало на хищника, завладевшего её телом и наполнившего увядающие мышцы невероятной силой.
Уяснив, что разум бессилен в этом балагане, я положился на слова гостьи, наказавшей поступать именно так.
С трудом совладав с её неукротимой яростью, я старался перекричать бесконечные всплески и приглушённое рычание:
– Из истоков одних пробила русло кровь наша, – я лихорадочно вспоминал содержимое измятого листа, на котором она оставила престранный отрывок, обладавший полезным свойством по заверениям мисс Флавин, но не менее дурной в своей сути, – от одних корней питались наши сады, чьими плодами мы утоляли голод. А ты рождён мёртвым чревом, реки твои грязью отравлены, и деревья тонут в гнили! Ты оглохнешь от грома, разрывающего небо, тебя испепелят стрелы молнии, и пусть дождь вовеки не остудит твои ожоги, и растворишься ты в глубине сырой земли!
Мне казалось, я воспроизвёл текст в точности, но язык не подчинялся и продолжал лепетать подобие заклятья, будто я был заворожён непрекращающимися метаниями мисс Флавин и поэтому более не знал, что следует делать, и как понять – перестало ли существо её мучить. Я, изнывая от холода и боли, что сотрясала меня с каждым ударом, начинал путаться в последовательности произносимых предложений. Мисс Флавин, к несчастью, сама не подозревала, когда хищник вырвется вон, потому я препятствовал её отчаянным попыткам побороть меня, отгоняя мысль о том, что я успешно покончил со злобной сущностью и с остервенением убивал человека, душил, как зверь… Очередное сравнение с природой безжалостного животного отнюдь не радовало, но некий страх ошибиться и уступить дорогу безумию, бесчинствам принуждал терпеть боль и подавлять натиск мыслей.
Однако вскоре мисс Флавин, как кукла со сломанным механизмом, замерла с пугающей внезапностью и спокойно погрузилась на дно ванной. Я, восстанавливая дыхание, отпустил её плечи и тяжело вздохнул, но испуганно отпрянул, когда из уголков сомкнутых глаз и полуоткрытого рта засочилось чёрное вещество, извиваясь подобно струе дыма. Мисс Флавин выглядела умиротворённой, губы застыли в безмятежной и благодарной улыбке, и лицо, несколько минут назад искажённое злостью, теперь ничем не напоминало об ошеломляющем эпизоде. Следы безумства казались навсегда смытыми. Если бы не темневшая вода, заглотившая её в свой немой, холодный плен, можно было бы предположить, что она просто уснула, а не задохнулась.
Джон застонал, схватившись за ушибленную голову, и я очнулся от оцепенения. Клиническая смерть продлится не более шести минут, и каждая безвозвратно утекавшая секунда стоила слишком дорого. Я был движим не страхом отвечать перед законом за убийство, а искренним желанием спасти эту странную женщину, желанием, что сорвало пелену с глаз и уняло дрожь ужаса.
Я не стал терять время и, опустив руки в чёрную муть, некогда бывшую чистой водой, вытащил мисс Флавин. И когда я поднял её на поверхность, уже подоспел Джон, открыл дверь и помог вынести гостью из тесной ванной комнаты. Необходимость действовать быстро, не растрачивая силы на раздумья, затмила головную боль Джона, и кровь, рдевшая на затылке, нисколько его не волновала. Я наблюдал, как Джон со знанием дела исследовал бездыханное тело мисс Флавин, положенное осторожно на пол, проверял реакцию зрачка на свет, а тот был слишком расширен и никак не реагировал, и я содрогнулся: прекратилось кровоснабжение мозговых центров и нерва, ответственного за движение глаз. Расширение зрачка являлось наиболее поздним свидетельством клинической смерти, и меня охватил предательский испуг. Что если вероятность оживления свелась к нулю?
Синюшный цвет кожи говорил об истинном утоплении. Я не мог и пошевелиться, беспомощно глядя на Джона, освобождавшего её дыхательные пути от воды, вместе с которой изо рта вытекала красноватая пена – признак отёка лёгких.
Я наивно ожидал, что мисс Флавин закашляет, распахнёт глаза и обыкновенно осудит меня пронзительным взглядом. Но она не шевелилась, а только безвольно вздрагивала от непрямого массажа сердца.
– Шерлок, вызывай скорую! – приказал Джон, удивляясь моей бездеятельности. – У неё нарушено сердцебиение и отсутствуют дыхательные движения, но мисс Флавин ещё можно реанимировать!
Он вложил в голос всю уверенность в положительном исходе реанимации, однако нотки сомнения прозвучали отчётливей.
Джон старался вдохнуть в гостью жизнь, на пороге гостиной возникла разбуженная шумом миссис Хадсон, чьи недовольные вопросы остались без ответа, а я не отрывал остекленевшего взора от мисс Флавин, покорно принимавшей вдуваемый воздух, но, вероятно, бесполезно оседавший в остывшей плоти.
Стряхнув остолбенение, я бросился к мобильному телефону и прокричал в трубку адрес, который диспетчер, не расслышав, потребовала повторить. Среднее время прибытия скорой в Лондоне не превышало десяти минут, но и это было возмутительно долго. Бросив телефон на диван и отмахнувшись от любопытства напуганной миссис Хадсон, я вернулся к Джону, что бормотал отчаянные мольбы, и мисс Флавин, нисколько не реагировавшей на старания вырвать её из когтистых лап смерти.
Я бы и хотел полагать с прежней беспечностью: пройдёт пара минут, и гостья самостоятельно вдохнёт и станет выплёвывать остатки воды, как случается в фильмах и книгах, обещавших в награду за тревогу непременно счастливый финал. И как же бессовестно они лгали, искажали, обертывали реальность в красивую упаковку, за которой пряталась правда. Жизнь, увы, не давала обещаний, мы либо подчинялись её гнёту, либо восставали против, нескончаемо что-то отстаивая. И как смешна, глупа была бы гибель мисс Флавин, боровшейся за мистическую истину, ведомой отравленным разумом. Эти абсурдные идеи не стоили ничьей жертвы, а всё, что я видел, всё неестественное и непонятное померкло в момент болезненного напряжения, оказалось вытеснено, задвинуто прочь из сознания. Значение для меня имели лишь две вещи: мисс Флавин и навязчивое ощущение единственной вины в убийстве. Я будто предоставил гостье право управлять мной, а Джон не сумел разбавить своей здравостью воцарившийся бред, но он и был менее устойчив. Помнится, Мориарти удалось и в его голову внести хаос, посеять неуверенность. А той ночью нам довелось столкнуться с серьёзным испытанием для рассудка.
Я обязался высказать этой сумасшедшей каждую мысль, не страшась оскорбительных выражений. Если она выживет… Тогда я размышлял, что бы существенно изменилось, какие бы перемены произошли в неравномерном течении моих дней, если бы мисс Флавин умерла. Она пробыла рядом всего лишь один день, но изрядно насытивший бессмысленностью фантазий, всколыхнувший неуместными беседами, и я даже не успел ни привыкнуть к такому чудачеству, ни возненавидеть без единой возможности быть снисходительным.
Время тянулось медленно, но я знал, что мне только мерещилось от мучительного ожидания и терзаний. Минуты либо приближали смерть, либо восстанавливали жизнь. Мы застряли на промежутке между двумя непримиримыми состояниями.
Миссис Хадсон обессиленно прислонилась к дверному косяку, прижимая ладони к щекам, Джон продолжал сражаться за спасение, убеждая самого себя в осуществимости поставленной цели.
Я взял расслабленную ладонь мисс Флавин и крепко стиснул:
– Ты не можешь умереть, Адриана. Не прежде, чем я обращусь к тебе по настоящему имени, – говорил я под давлением острого, щемящего чувства, иглой встрявшего меж рёбер, принимаемого за последствия яростных ударов бесновавшейся гостьи, а не за плод коварных сантиментов. Кроме того, отсутствовала забава в разгадывании мёртвой женщины, ибо исчезал шанс запечатлеть в памяти её неповторимое выражение лица, когда тайное стало явным.
– Я чувствую пульс! – ликовал Джон, приложив палец к сонной артерии мисс Флавин.
Сердечная деятельность могла возобновиться, но я не спешил с радостными выводами: клетки головного мозга начинали отмирать спустя считанные минуты без поступления кислорода, а я давно сбился со счёта и боялся ошибиться в продолжительности гипоксии. Мисс Флавин не отличалась навыком целесообразно расходовать ресурсы мозга, а необратимые процессы, будучи запущенными, привели бы к более удручающим последствиям, чем надругательство над разумом.
– Неплохо, Адриана, – вымученно улыбнулся я. Наивные надежды обретали смысл. – Докажи, как сильно ты хочешь нервировать меня своими нелепыми рассказами!
Машина скорой помощи остановилась напротив двери 221Б, известив о прибытии оглушительным воем сирены, и далее события завертелись в бешеном темпе, воспоминания наслаивались друг на друга, путались и пропадали в туманной бездне, и виной тому было моё чудовищное духовное истощение и невыносимое напряжение. Звуки постепенно затихали, а образы – стирались, поглощались темнотой… Миссис Хадсон бодро сбежала вниз по лестнице, впустила двух врачей, с топотом ворвавшихся в гостиную. Я видел, как на бледное лицо мисс Флавин надели дыхательную маску, потом мы с Джоном уже очутились в отъезжавшей машине, где гостья, не приходя в сознание, подверглась электрической дефибрилляции. Я, сосредоточившись на вздрагивающих показателях угасающей работы сердца, не сразу различил голос Джона:
– Отпусти руку мисс Флавин! Ты сломаешь ей запястье!
Глянув вниз, я удивлённо заметил, как жёстко мои пальцы вдавились в её хрупкую ладонь.