Страница 340 из 346
- Не надо ничего отменять. Поезжай на конференцию и ни о чём не беспокойся. Паулину оставь у меня, мы с Малин за ней присмотрим.
Пер Стефан Армфельт скончался через несколько дней: солнечным майским утром, под разноголосый гомон птичьих голосов. Разом похолодевшие пальцы Мари Нурдстрём осторожно закрыли его глаза, невидяще уставившиеся в белый потолок палаты. Дрожащими губами она в последний раз коснулась ещё тёплой щеки мужчины, чья любовь и преданность потрясли Мари до глубины души. И в этот миг ей чётко представилось, что прямо из-под её ног земля стала обваливаться в бездонную пропасть…
Через полгода после смерти Пелле умерла Мария Николаевна.
Если бы не Ноэль, Мари не смогла бы справиться с навалившимися хлопотами. Когда раздался телефонный звонок, принесший скорбную весть, Мари с Малин пили кофе в одной из модных городских кондитерских. То, что жена была не одна, возможно, спасло Фолкнера от двойных похорон. Малин вовремя вызвала скорую и поехала с медиками в госпиталь, где уже и добилась от Мари ответа на вопрос: что случилось?
Именно Малин разыскала Ноэля через агентство Уотермана. Он тут же выхлопотал двухнедельный перерыв в съёмочном процессе и рванул в Стокгольм. Уже из дома обзванивал родственников, бронировал билеты на самолёт, номера в гостинице в Санкт-Петербурге. Недолго колебался, прежде чем набрать номер Петера Наттгрена, но в результате дозвонился и до бывшего мужа Мари. За что тут же получил благодарность: соседка Марии Николаевны Наташа Плетнёва по каким-то причинам не сообщила Петеру о смерти бывшей тёщи, с которой тот до сих пор находился в дружеских отношениях.
Они все летели одним рейсом: Ноэль и Мари, Эрик и Стефани, Петер и его сын Эмиль. Все, для кого Мария Николаевна не являлась чужим и случайным человеком. Дети тихонько перешёптывались с Наттгреном, который с некоторых пор был для них чуть больше, чем «дяденька с фотографии». Мари сдержала слово и несколько раз приезжала вместе с детьми в Норртелье, где Эрик и Стефани моментально почувствовали себя, как рыба в воде, и с хохотом носились по двору и ближайшему лесу вместе с племянниками Петера. Эмиль писал что-то в толстой тетради с обмахрившимися по краям листами. Возможно, сочинял музыку. Или стихи. Как и мечтал в детстве, парнишка пошёл по стопам отца и даже помогал тому несколько раз на гастролях, заменяя выбывших из строя музыкантов.
Пугая мужа отсутствующим видом, Мари молчала всю дорогу от Стокгольма до Санкт-Петербурга.
«Как её расшевелить? Конечно, это сильный удар...Только начала оправляться после смерти Пелле...Вот уж никогда бы не подумал, что его смерть так потрясёт Мари! Хотя что тут непонятного? Сколько раз я перекладывал ответственность за её судьбу на Армфельта? Сколько раз он выталкивал нас из ситуаций, прямым путём ведущих к разводу? Что Мари сказала после похорон Пелле: «Словно табуретку у висельника из-под ног выбили»? Теперь вот и матери не стало...Не представляю, как она это переживёт!»
Ладонь Мари безвольно свисала с подлокотника кресла. Ноэль осторожно положил на неё свою руку. Жена ничего не сказала, но повернула ладошку и тихонько пожала его пальцы. На душе у Фолкнера тут же посветлело: ну, не совсем окаменела!
Похорон матери Мари почти не помнила. Туманной картинкой — люди вокруг могилы: чёрные, как кладбищенское вороньё... Широко распахнутые детские глазёнки: крестник Мишенька Плетнёв, Ванечка и Маша Бариновы, Эрик и Стефани... Заплаканные соседи: Кузьминична, опирающаяся на палочку; Сергей Плетнёв, заботливо обнимающий Наташу...Подруга детства Аня Баринова с мужем, полноватым и угрюмым...Высокий, стройный, но нахохлившийся, подобно воробью на заборе, Ноэль: элегантное пальто, белый шёлковый шарф... Бледный, как снег, Петер с растрепавшимися длинными волосами, голая шея торчит из ворота расстёгнутой рубашки...На шаг позади отца, воткнутой в землю веточкой для поддержки горохового стебля — Эмиль Наттгрен… И сама могила: беспросветное жерло провала в вечность…
Ноэль потом рассказывал, что она всё время спокойно стояла рядом с ним, но когда дубовый гроб стали опускать в холодную ноябрьскую землю, качнулась вперёд, закричала: «Нет! Мама! Мамочка! Прости меня!» и дети тут же заплакали от неожиданности и испуга...Что её едва удалось оттащить от края могилы и они с Петером с трудом удержали её, рвущуюся к разверзнутой земельной плоти...Что она так страшно рыдала у него на плече, а потом обмякла, потеряв сознание — и хорошо, что у Кузьминичны в сумочке нашёлся пузырёк нашатыря… Мари ничего этого не помнила…
Зато помнила, как они с Ниной Кузьминичной брели к выходу с кладбища.
Старушка-соседка ковыляла медленно, Мари вела её под руку и слушала так и не изменившийся в старости командирский голос «профессорши»:
- Вот оно как обернулось-то...Думала, Маше меня хоронить придётся, всю плешь ей своими похоронными планами проела. А она вон чего удумала — опередила меня! Эх, Маша моя, Маша...Переживала она за тебя сильно. Особенно когда вы с Петькой после стольких-то лет вместе - взяли, да и развелись! Он-то у тебя тот ещё мотыль, конечно...Но боялась Маша, что этот сопляк Ноэль, как папенька твой в своё время: поматросит да и бросит тебя одну с двумя дитятями... Да вот, гляжу я — кремень твой нынешний муж! Петька, вон, расклеился, сопли распустил, а этот — как стала стоит...И сейчас за нами следит, не чувствуешь? Аж волосы на загривке под взглядом его шевелятся: куда это старая кочерга жену повела? Ты уж, Галка, угомонись, а? Прости дуру старую, не привыкну никак тебя Марьей величать...Галкой ты для меня в детстве была, Галкой и останешься...Не девочка уже, хватит скакать по жизни стрекозой! Обопрись о мужика своего — не даст он тебе пропасть! Пиши свои книжки, детишек поднимай, пироги мужу пеки, да не отталкивай тех, кто тебя любит и ценит такую, какая ты есть… Тошно это, на склоне лет в одиночестве оставаться…