Страница 25 из 88
Артёму невозможно было просто работать без всяких выходок. Он видел, что ежедневно приходит к нему на работу девочка, чем-то обременённая. Впервые дни она входила робко, здоровалась и целыми днями мялась, узнавая расположения необходимых инструментов. Через неделю чётко выговариваемое «Здравствуйте» сменилось на «Здрасте» на ходу бросаемое. Через месяц она вбегала и кивала, иногда добавляя «Сссте». Больше она и такого не делает. Марго просто проходит к себе в мастерскую, молчит, не смотря на него. «Но уже и не прячет глаза в пол» - подметил Артём, как некое своё достижение. – «А если я первый здороваюсь, то и отвечает» Ответом её в таком случае становится испуганный взгляд. Она не понимает, чего хочет от неё в подобные моменты человек и ждёт указаний или продолжения предложения. Но того не происходит, и девочка аккуратно удаляется.
- Не сегодня. – Широко улыбаясь, Артём отбивает не получающийся ритм и продолжает работать.
Мужчина не знает, удастся у него пробиться или просто помочь, но он будет пытаться до последнего. Он будет вкрапываться, мозолить, как назойливая муха, канюча ответ, так что жертвы его в итоге или сдавались, или срывались.
С детства Артём был очень интересующимся. Интерес тогда заключался в банальных вещах. От рождения это было отношение к еде. То есть он младенцем осматривал ложку и не понимал, почему её нельзя есть. Позже, к нынешним тридцати годам, он также осматривал ложку и всё также задавался точно тем же вопросом. Только теперь он добавлял: А почему нельзя-то? – и кусал ложку. Съесть её не получалось, но ответ формировался. Животу будет плохо, а нельзя, чтобы было плохо. Ни ему, никому либо, ни вообще.
С детства заложенный диссонанс не унимался с годами. Он понимал, что не может быть кому-то хорошо без плохо другому. Понимал, что никогда невозможно добиться большего хорошо, не испытав малое плохо. Что плохо и хорошо ужасно относительны и всегда разные. Что придуманы они для оценочного восприятия одного луча энергии со своей эгоистичной точкой обнуления, преобразующей луч в абсциссу. Понимал, но продолжал придумывать одно, всеобщее невозможное хорошо.
Родители его в своё время, будучи влюбленными, убежали из дому и начали работать. Сначала продавали и покупали фарцовщиками, потом риелторами, затем служили межфирмовыми агентами. Основали компанию, купили дом и сели на пассивный доход, раз в месяц заменяя одного директора другим.
Артёмка смотрел сначала на обшарпанные обои коммуналки, потом на отвоёванную хрущевку, затем на тротуар с самого высокого этажа новой многоэтажки. Душный город сменился низким домиком у шоссе, а тот – двухэтажным на озере. Деньги шли и никуда не тратились. Каждый день они откладывались и накапливались. Их прессовали в пачки и вставляли в стены, но папа сказал, что это секрет. Почему этот секрет должен лежать и пылиться, мальчику никто не объяснил. Так же и всё обрастающее остальное, что набиралось и не тратилось. Или тратилось на французскую лужайку, что завезли из Швейцарии, взамен привезённой из Голландии испанской.
Кончилось тем, что мальчик ушёл из дома. До восемнадцати лет он не осмеливался по закону, потом два года терпел, чтобы не сделать плохо даже таким людям как его родители. Наконец научился улыбаться и развил прощение в себе. Он прощал злость и желчь, направленные в сторону его взглядов и выбора. В сторону криков и угроз, летящих вслед его ухода. «Нельзя так» - Сказал он себе. – «Ну, может и можно, но я не могу».
Артём никогда не узнает, что отец у него умрёт через двадцать лет. Из-за упавшего в прорубь автомобиля, а точнее от жадности. Он будет пытаться вытащить сумку с деньгами, в то время как машина заполнится водой. Мать, убитая горем, почти удвоит своё состояние за счёт страховки. Наймёт ещё несколько слуг и ужесточит правила. Не выходя из дома, будет почти всё время проводить в кровати. Посчитает, что все люди, с которыми она могла идти на контакты, ушли от неё, что она одинока и её никто не понимает. На высоте своего положения сочтёт низким общение даже с прислугой, а приказы сможет передавать через одного дворецкого, которого старушка будет вызывать колокольчиком. Остальные же "рабы" не смогут и шелохнуться без прямого приказа дворецкого.
Старушка однажды подавится и собьёт подносом колокольчик, который беззвучно упадёт на мягкий ворс ковра. Она будет трястись и кряхтеть. Двое слуг, один, подавший еду, а другой, следивший за освещением комнаты, будут стоять и переглядываться. Старушка падёт с кровати в сторону колокольчика и совсем загнётся, до живого человека, способного спасти её, будет всего пару сантиметров, но она растянется в сторону колокольчика. Там её единственное спасение, дворецкий – единственный знакомый ей из прошлой жизни. Хоть он ею также не почитаем за равного, но она привыкла к нему. Двое вновь переглянутся в сбывшейся спустя мгновение надежде. Старуха сдохнет. Слуги расслабятся и выдохнут. Им нельзя сходить с места, категорически запрещено.
Через два часа войдёт дворецкий и заметит картину. Не напрягшись ни на секунду, он спокойным тоном объявит об окончании рабочего дня слуг и отправит тех отдыхать. Непринуждённо проследует к телефону и, не торопясь, набрав скорую, объяснит ситуацию.
Нажитое состояние, согласно завещанию, не переведут сыну, а вложат в компанию. Компания обанкротится или разживётся с новым именем. В любом случае имена основателей забудутся и сотрутся из истории.