Страница 22 из 308
Оранжевый попытался обнаружить намёк на тропку или хотя бы более пологий склон, но потом плюнул на это дело. На высоте примерно трёх его ростов камень венчала зелёная шапка – значит, там есть карниз, на который нанесло почву. Наверняка, на нём можно будет найти расщелину между камнями – всё лучше, чем ещё одна незабываемая ночь на ветке дерева. Подёргав первый попавшийся кустарник, выросший в трещине скалы, Оранжевый полез наверх.
Как выяснилось, вероломные кустарники имели препоганое свойство обламываться в самый неподходящий момент, так что, одолев подъём, Оранжевый бессильно повалился ничком на землю и какое-то время лежал неподвижно, радуясь, что не валяется у подножия проклятой скалы. Вдоволь нарефлексировавшись по поводу неслучившейся трагедии (его уже начали жрать какие-то насекомые, приняв за дохлятину), Оранжевый встряхнулся и направился на поиски проклятущей бабы, старясь держаться подальше от края. Если эта вертихвостка тоже нашла себе хахаля, выкинет из гнезда обоих: так ему осточертело шарахаться голодным по лесу. Решительно покивав своим мыслям, Оранжевый выглянул из-за преграждавшего путь камня и замер в изумлении.
Накренившись над бездной, застыла в немыслимо как остановленном падении машина. Гнутые лопасти вывороченных винтов указывали в затянутое жемчужной дымкой небо. Краску слизало дождями, оголившийся металл был чёрен и тускл.
Крадучись, Оранжевый подобрался ближе. Он внимательно глядел под ноги, ожидая увидеть трещины скального карниза, но камень оказался крепче металла. Вокруг валялось множество больших валунов – видимо, в падении машина зацепила верхушку скалы. Вблизи стало понятно, что большая часть машины лежит на каменной осыпи, а над пропастью её держат поваленные деревца и оплётшие за годы гибкие плети ползучих растений.
Крышка грузового отсека валялась на земле, в её промятостях скопились горячие лужицы дождевой воды. В чёрном зеве аппарели висели пучки высушенных трав и связки ящеричных хвостов. А на что он надеялся? В этом грёбаном лесу место под каждым кустом занято под чью-то лежанку, а он хотел, чтобы остался ничейным целый вертолёт?
Сейчас – или никогда. Он, не скрываясь, подойдёт к обиталищу этой бабы, вытащит её оттуда и отымет, ничего не спрашивая. Ну и что, что она может ему навалять? Вся жизнь – борьба. Он же мужик. Он справится. Все так делают, и у него получится.
Интересно, хозяйка не обидится, если он потом украдёт немножко этих хвостов? Есть хотелось невыносимо. Он поколотил кулаком по металлу.
– Ну, здра… – начал Оранжевый, мягко запрыгнув внутрь машины, – … твою мать, – закончил он, увидев свою избранницу.
Она стояла на коленях у металлической лавки и была очень, очень стара. Так стара, что ссохлась, став размером с маленьких женщин рем-бо, её кожистые лепестки были тонкими и бесцветными, а непроницаемую черноту правого глаза уродовало белёсое пятно катаракты.
– Проходи, – внятно проклёкотала она и приветственно махнула заточенной железкой, которой до этого разделывала змеиную тушку.
Оранжевый нервно дёрнулся. Женщина… это же точно женщина?.. судя по форме головных гребней – вроде, да. Эта женщина разговаривала. Этот усохший мешок ящеровой кожи умел разговаривать. Это было такой дикостью, что требовало срочно переключиться на что-то другое.
– Я… я буду жаловаться! – наконец, нашёлся он. – Мне сколько лет? А тебе сколько? Эти Хранители совсем отбитые? Их с дерева головой вниз много раз роняли, да? Я им, что, извращенец какой? – горячился он, прыгая и жестикулируя.
Старуха выпрямилась и, не обращая внимания на выходки незваного гостя, подошла к стоявшему в углу грузового отсека жестяному баку и достала оттуда что-то, что Оранжевый сначала принял за глянцевую связку верёвок, с которых капала вода.
– Глаз триби-ту? – невозмутимо предложила она.
Оранжевый с чувством лёгкой жути признал в верёвках промытые кишки кого-то большого. Старуха тонко намекала, что с ней лучше не связываться ни диким хищникам, ни всяким недоросткам из обители? Чувство голода, впрочем, оказалось сильнее:
– Э-э… ну, по правде сказать, не отказался бы.
Расположились на полу за импровизированным столом. Столом предполагалось считать отломанную дверь, раньше отделявшую грузовой отсек от кабины пилотов, положенную на пеньки. Оранжевый пытался подцепить на прутик скользкие солоноватые глаза триби-ту, катавшиеся по дну долблёной деревянной миски, иногда жульничая и помогая себе маринованными в желудочном соке удильщика сочными побегами. Бабка сидела напротив, набивая так испугавшую Оранжевого связку кишок пастой из перетёртого змеиного мяса и сушёных трав. Почувствовав его взгляд, она подняла разномастные глаза и прокаркала:
– Каждый год посылают кого-нибудь. Проверяют, померла или нет, – она дробно засвистела, насмехаясь над Хранителями, и ловко перекрутила кишку, отделяя ещё одну сосиску. – Не дождутся. Скала моя.
– Хорошо-хорошо. Я не претендую, – заверил Оранжевый, чем снова вызвал её смешок, и поёрзал на месте. Один вопрос не давал ему покоя весь ужин. – А все женщины умеют разговаривать? – выпалил он.
– Некоторых учат, – она облизнула с когтей остатки мяса и трав. – Хочешь историю?
Оранжевый закивал. Старуха медленно моргнула и вскинула руку, указывая на крышу машины, по которой барабанили капли редкого дождя.