Хранители

По соседней улице, пересекающей нашу наподобие верхней перекладины буквы «Т», шел человек. Довольно грузный, с надвинутым на лицо капюшоном. Вот он миновал фонарь и стал едва различим во мраке средневековой стены. Я с недоумением посмотрела на своего спутника.

– Он не отбрасывает тени, – едва слышно прошептал тот.

В темноте-то тени, ясно, нет, а вот была ли она пару секунд назад под фонарем, я не помнила.

– Вы меня разыгрываете?

Он не отвечал – покусывая губу и хмуря брови, глядел на прохожего.

Человек немного хромал. Присмотревшись и прислушавшись, я различила какое-то бормотание.

– Что он говорит?

– Кажется, это латынь...

Я пугливо заозиралась и придвинулась к Георгису.

– Тссс, – еще раз прошептал он и мягко скользнул на противоположную сторону нашего переулка. Я метнулась за ним. Последовав его примеру, прижалась спиной к каменному боку дома. Вдруг вечерний прохожий сделал нечто, заставившее меня раскрыть рот. Вошел в стену и исчез. Георгис удивленно присвистнул.

Я прижала ладони к щекам:

– Куда он делся?!

Поскольку Георгис не двигался, я, желая немедля разрешить загадку, перебежала улицу. По стене, поглотившей незнакомца, спускался плющ. За ним обнаружились ворота, свободно ходящие взад-вперед на хорошо смазанных петлях. Там, внутри, был обычный римский двор, пересеченный бельевыми веревками. В низком проеме дверей дома я успела разглядеть мелькнувшую куртку с капюшоном. Клацнул замок, мяукнул кот. В тусклом свете фонаря в окне угадывались округлые силуэты то ли скрипок, то ли гитар. Я быстро закрыла ворота и пошла к нашему переулку. Меня душил смех. Щелкнула зажигалка. В ее огоньке я видела, как смеется Георгис.

Глядя на него, я тоже расхохоталась.

– Это был Марко, скрипичных дел мастер, – выпуская дым в ночное небо сказал Георгис. – Известная личность в Трастевере[53]. Помимо скрипок, делает почти любые струнные инструменты. А вход в его двор – предмет постоянных розыгрышей. Вот как раз с места, где мы стоим, иллюзия полнее всего...

При этих словах я легко стукнула его по руке и снова засмеялась:

– Бормотал-то он что?

– Напевал какую-нибудь неаполитанскую песенку. Что-нибудь из Пино Даниэле обычно.

Глядя в его веселые глаза, спросила:

– Признавайтесь: это был спонтанный розыгрыш или вы заранее плели интригу, за ужином например?

– Заранее, конечно. Когда брал билеты. Просто так удачно совпало, что появился Марко и вошел во двор. Не пришлось делать это самому.

Боясь выдать себя, я опустила глаза. Слишком прочно благодарность к нему за эти десять минут – первые в жизни без Ивана, когда я дышала без боли и смеялась, – была спаяна с чувством, осознанным мной в Сфакье. Чтобы не дать этому вареву эмоций выплеснуться, я поспешила нарушить молчание:

– С вас пицца на вынос!

– Не вопрос, – усмехнулся он.

Пицца на вынос обнаружилась через квартал. Разноцветные квадраты в освещенной витрине.

Была тут и одна из моих любимых, редко встречающаяся где-либо в Италии, кроме Рима (по крайней мере мне), – с креветками и картошкой. Себе Георгис взял кусок с прошутто. Свернув их, чтобы удобнее было есть, мы побрели куда глаза глядят. Мимо галдящей за столиками пиццерий молодежи, мимо шныряющих с дьявольской ловкостью по узким переулкам «весп», мимо темных, расклешенных кверху пиний.

В номере меня едва хватило на то, чтобы раздеться и принять душ. Ложась в кровать я, кажется, уже спала.

Утро было ярким, точно наступление праздника. Солнце било сквозь распахнутые ставни. На окне дома напротив плющ тянул вверх упругие листья и не думая сворачиваться по случаю октября. День обещал быть теплым, уже сейчас термометр показывал двадцать градусов.

«Если не встали – вставайте, если встали – спускайтесь. Я в кафе», – пришла эсэмэска от Георгиса.

Из одежды выбор у меня был небогат. Прилетела я с рюкзаком, который собирала уж и не упомнить когда в отеле «У самого моря». Подсчитывать не хотелось – такие мысли неизбежно вели к Ивану. Пусть пока существует только «сейчас».

 На выход оставалось черное свободное платье. Джинсы и капри были уже не первой свежести. Синее платье исключалось, надевать такие вещи следовало только по случаю и нечасто. И случай уже был. Так что надо с оказией завернуть в магазин.

В маленьком кафе под козырьком Георгис пил кофе и читал новости.

– Доброе утро, как спалось? – поздоровался он.

– Здравствуйте, отлично, а вам?

– Тоже. Какие планы?

– Мне надо в магазин. Еще два с половиной дня в Риме в одном и том же платье – это жестоко. Ну и плюс весь Рим по пути.

– Ясно. Тогда, может, на Авентин[54]?

– Давайте! Тем более я так ни разу на него и не поднялась. А вы часто бывали в Риме?

Георгис кивнул:

– Да, когда жил на Сицилии. Ездил сюда по делам.

– Любите его?

– Естественно, – улыбнулся он.

Спустя час мы стояли в самом знаменитом апельсиновом саду Рима – парке Савелло на холме Авентин. Здесь кажется, будто попал на картину эпохи Возрождения: глядишь на пейзаж за высоким сводчатым окном и дышишь апельсиновым светом. Газоны парка были покрыты упавшими рыжими плодами. Взяв один из них, плотный и свежий, я сейчас же расковыряла его ароматную шкурку. То, что пахнет солнцем, разве может быть невкусным?

– Не надо! – предостерегающе протянул руку Георгис.

Я поглядела на него с мудрой, тонкой улыбкой: второй раз меня не проведешь. И положила в рот сладко пахнущую дольку.