Страница 16 из 67
– We come in peace![18] – крикнул, передразнивая меня, Иван, которого несло сегодня весь вечер.
Луч немного сместился. На пороге комнаты стоял седобородый дед в рясе.
– Мы пришли сюда с... исследовательскими целями, – сказала я.
– Полиция разберется, зачем вы сюда пришли, – проскрежетал дед мстительно.
«Ох, черт, вторая дверь – та, возле которой я поскользнулась, так и осталась открытой!» – пришло запоздалое понимание.
Принесла же нелегкая архивариуса, а это был, видимо, именно он. Надо сказать, мысль о слежке вообще не посещала мою голову. Это здание казалось таким забытым и выключенным из жизни, особенно по сравнению с тавернами по соседству.
Старичок посторонился, пропуская нас, а когда мимо прошел Иван – еще и попятился.
Под его конвоем молча миновали коридор. Поднимаясь к злополучной двери, Иван негромко процедил мне в спину:
– Полиции я скажу, что ключи передал друг дяди, но для чего – не знаю. Типа сходил посмотреть. А ты пошла за компанию.
– Угу... А как ты узнал, от чего ключи?
– Скажу, видел их у дяди прежде и якобы он объяснил, что они от архива.
– Мне кажется, старикан не видел, что мы там делали, – прошептала я, очутившись в архивной комнате.
Иван не ответил.
Выйдя на улицу, я испытала сразу и облегчение – от свежего воздуха, и ужас – рядом с дверью стояли двое полицейских, а напротив входа в переулок крутила световые шары полицейская машина. Возле нее собралось несколько зевак. Я вспомнила митрополита, его просьбу не привлекать к себе внимания, и меня затошнило.
– Господин полицейский, я поймал их! Я же говорил, дверь не заперта! Я поймал! – выкрикивал дед.
Закатив глаза к небу, Ваня молитвенно сложил руки и покивал головой:
– Да-да, господин полицейский, мы не закрыли дверь.
Когда надо, Иван мог отлично играть на публику. Вот и сейчас, изложив свою версию, он покаянно вздохнул:
– Просто я хотел показать древние подвалы своей девушке. – И обнял меня за плечи.
Злопамятное сознание тут же подсунуло его слова о гамадрилах.
– Прошу прощения, – услышали мы низкий голос, – произошло недоразумение.
Говоривший подошел к нам по переулку во время вдохновенного Ваниного рассказа и теперь стоял меж двух полицейских. Свет от фонаря нимбом расплывался вокруг его головы.
– Этот молодой человек должен был передать ключ мне. Я – Георгис. Наверное, вы, Иван, слышали обо мне.
Ваня кивнул. Я же щурилась и никак не могла разглядеть его. Помимо фонаря, мешали всполохи полицейской мигалки.
– Наша организация при поддержке архимандрита Тихона планировала построить детскую школу ремесел под Ханьей, – продолжал Георгис, очевидно тот самый, о котором говорил митрополит. – Но возник вопрос о межевании земель. Потребовался доступ к архиву, и с высочайшего дозволения нам сделали дубликат ключей. Отец Тимофей намеревался передать его мне в Ханье через племянника. Но скоропостижная кончина помешала ему предупредить Ивана, кому именно он должен отдать ключи.
Человек обернулся к архивариусу и почтительно произнес:
– Отец, мы еще раз сделаем запрос на дубликат ключей, – иногда в голосе его прорывались хрипловатые нотки. – Тем более со смертью архимандрита строительство школы, боюсь, осложнится.
И обращаясь к полицейским:
– Если надо, могу подтвердить свои показания письменно в офисе у Ставроса Ксенакиса. Я все равно собирался к нему.
– Вы знакомы с господином Ксенакисом? – уважительно спросил один из полицейских.
– Да, он мой друг.
– Кхм… Я не думаю, что заявление необходимо, – заблеял старик.
Иван протянул ему ключи:
– Извини, отче. – И, вспомнив утреннюю встречу с митрополитом, кротко добавил: – Человек слаб.
Архивариус строптиво глянул исподлобья, готовый простить, но помня еще обидное «малака».
Полицейские записали номер прав Ивана и отпустили нас с миром. Когда мы уходили, они с архивариусом слушали нашего спасителя. Я хотела узнать, что он им говорит, но Ваня потянул меня за руку в темное чрево переулка.
Пару раз он оглянулся, а выйдя в небольшой дворик, напустился на меня:
– Вера, рыбонька, имею задать тебе вопрос: шо ты стояла истуканом?! Или не могла мне подыграть? Ты ж только очи щурила! – И передразнил меня.
Сейчас, когда напряжение последних часов спало и страшное разоблачение нам больше не грозило, терпение мое лопнуло:
– Ваня, дорогой, ты сегодня вечером прям в ударе. Сделай с собой что-нибудь: постучись головой об стену, нырни в гавань. Но уймись!
Иван усмехнулся:
– Вау! Какая страсть! Уже надо было изобразить ее на десять минут раньше!
Две полные гречанки в черном, режущие салат за столом посреди двора, с интересом наблюдали за нами.
– Я должна была броситься тебе на шею с криком «Аллилуя, любимый!»? Или устроить истерику и надавать по морде? Так я с удовольствием!
– Ну, попробуй.
Шлепнула его по затылку, и он притянул меня к себе:
– Не разочаруем зрителей, бэйби?
Я улыбнулась, и мы обнялись. От его рубашки исходил едва уловимый запах оливково-лавандового мыла, которым я ее стирала.
Как-то там наши? Надо позвонить Марии.
– Пойдем, я куплю тебе выпить, – пробормотал он.
– Спасибо, друг!
По кривому переулку гуськом мы вышли на набережную. Она оглушила взрывами хохота и музыкой, ослепила огнями. Сев за первый же свободный столик, Иван заказал ракии[19] и вытащил из рюкзака сверток. Вокруг голосили и обнимались туристы, чокались, проливая спиртное из стопок. Никто не обращал на нас внимания.