Цветы для наглых

Герольды уже спешили к барону, за ними следом – лекарь. Сигнал к остановке боя все еще не прозвучал. Один из недавних противников приблизился к Эриху, склонился, желая сбить с него шлем.

Эрих Кленце, прянув как лев, схватил его за шею, увлекая за собой, приставил к горлу кинжал. Мгновение дрангольмец пытался сопротивляться, но потом утих, поднял кверху ладони, показывая, что сдается.

– Что с ним сделаешь, – пробормотал Торнхельм то ли с изумлением, то ли с досадой. – В нем все неистовство его отца…

– Я же знал, знал! – закричал Отто и бросился к брату. Запнулся о кота – тот подчеркнуто нехотя поднялся, сделал несколько шагов и вновь улегся на нагретые доски. Его тревожил шум – ибо вокруг кричали, прославляя барона и негодуя на то, что он вырвал победу хитростью. Спорили, ссорились и запальчиво доказывали друг другу свою правоту.

Герольды, посовещавшись, все же решили отдать победу отряду Эриха Кленце, ибо проявление смекалки в столь отчаянной ситуации не является прямым нарушением турнирных правил, хоть и не входит в перечень первейших доблестей рыцаря. Когда барон вернулся на помост, королева несколько раз подряд спросила его о самочувствии, и Эриху пришлось заверять ее, что с ним все в порядке.

– Матушка, – наконец тихо сказал он. – Я запнулся и упал… Глупо, обидно. Не признавать же мне поражение из-за какой-то кочки?..

Другие поединки – а их было множество, – и последующее представление уже не интересовали королеву. И даже когда Ланделина, племянника Брандольфа Герварта, унесли с поля в беспамятстве, она лишь проводила его безучастным взглядом.

Король велел немедля направить к раненому лекаря. Анастази понимала, отчего Торнхельм удручен произошедшим – на вчерашнем пиру Эццонены и Герварты наконец примирились и даже договорились участвовать вместе в одном из боев. Теперь же король опасался, что там, где начинают копиться новые обиды, жди беды; но не сказала ни слова, чтобы поддержать мужа.

Тревога, смутная, неясная, не покидала ее, роилась, как потревоженные пчелы над ульем, как ни старалась королева уверить себя, что это – лишь последствия недавнего испуга; в другое время она, пожалуй, остановилась бы, чтобы полюбоваться видом, но сейчас широкое поле, ясное темное небо, раскинувшееся над ним, дурманящие запахи трав только усиливали ощущение неведомой – и оттого еще более грозной, – опасности.

Они возвращались в Вальденбург – длинная вереница всадников; факелы в руках ратников и слуг ярко освещают их богатую одежду, отблескивают на оружии и металле кольчуг, – а на долину широко разлившейся Теглы опускались легкие, как вуаль, летние сумерки. В воде плескалась, играла сытая рыба, в низинах собирался туман.

Лео будет ждать ее нынче в парке, когда совсем стемнеет. Для того, чтобы попасть туда, придется воспользоваться той калиткой в стене… и опять прибегнуть к помощи Альмы. О, если бы можно было без этого обойтись!

…Она прошла вдоль замковой стены, спустилась в парк. Осторожно выбирала дорогу меж зарослей терновника – тропа здесь была слишком узка, а светильник, который она заслоняла полой плаща, и без того давал совсем мало света.

Лео приблизился, взял за плечи, прижал к себе.

– Надеюсь, за тобой не следили?

– За мной никто не шел, если ты об этом. И я не имею привычки брать с собой на любовные свидания фрейлин.

– А как же Альма? Я уже привык к ее присутствию…

– Отчего ты так зол сегодня?.. Ну, иди же ко мне, быстрее. Я не могу отсутствовать всю ночь.

Менестрель медлил, прислушиваясь к шорохам сада; она же, едва договорив, быстро подхватила подол, приподняла, словно приглашая. Чуть выше чулков, подвязанных узкими тесемками, светлели обнаженные, изящно-округлые колени, и стройные ноги скрывала тень нижней рубашки. Округлые бедра обвивал тяжелый пояс с серебряными фигурными накладками.

Лео обнял, притиснулся вплотную, несколько раз провел пальцами ниже нежно-щекочущего лобка. Она прижалась к дереву, нарочно пряча руки за спиной, тихая, покорная и податливая, пока он расстегивал маленькие круглые пуговки на платье, путался в тканях, обнажался сам. Ее лицо, полускрытое ночными тенями, было совсем близко от его лица, то придвигаясь, то удаляясь.

Нежное тепло. Все тот же пряно-горький запах шафрана…

Потом они сидели на той поляне, где не так давно в первый раз поцеловались; Лео бездумно смотрел в темное небо. Анастази целовала его плечи, касалась пальцами, припоминая изгибы узоров, которые он когда-то увидел у выходцев с Востока, и с тех пор стал рисовать себе сам, пользуясь привозимыми оттуда красками. Ему казалось, что они придают сил и удачи, да и потом, это было диковинно и красиво, а он любил все диковинное и красивое.

– Твой муж сегодня говорил со мной.

– Меня это не удивляет – вроде бы ты и прибыл в Вальденбург для переговоров с королем?.. Что же он тебе сказал?

– Сказал, что его величество король Вольф весьма ценит мою преданность и в конце концов даст мне то, чего я заслуживаю. И, что если буду осмотрителен, никакое наказание мне не грозит, а уж отблагодарят меня со всей щедростью... «Стремись к этому, Лео – ведь у тебя, кажется, есть сыновья?»