Страница 78 из 184
– Лео, бесстыдный лжец, я не верю ни одному твоему слову. И какими неправдами тебе удалось всучить Альме этот дар? Что за вызывающая настырность?! В Тевольте так принято одаривать королев?
Анастази, нахмурившись, смотрела на менестреля. Потом перевела взгляд на раскрытый песенник, лежавший у нее на коленях: правая страница испещрена черными нотными знаками, на миниатюре слева, под словами куплета, влюбленный юноша устремился к молодой даме, скромно потупившей очи. Поза ее воплощала невинность и чистоту, одежды ниспадали до самого пола, исключая всякий намек на ненадлежащее поведение, но ярко-алый цветок в опущенной руке и будто бы случайно оброненный платок выдавали сладострастную готовность поддаться любовному чувству.
Получасом ранее королева хорошенько отругала Альму, а потом, не желая видеть ее слез и слушать оправданий, велела выйти и привести себя в порядок. Вернуться в зал без дозволения госпожи Альма не решилась, и, когда Лео явился к королеве, все еще стояла у самого порога, вытирая тыльной стороной ладони мокрые щеки.
Лео сделал несколько шагов вперед; приблизился к королеве, сел у ног.
– Я объяснил твоей служанке – и говорю тебе, моя королева, что это лишь знак добрых намерений и полной покорности твоей воле. Только по этой причине она согласилась принять его и передать тебе.
Анастази захлопнула книгу, положила на край стола.
– Альма поступила дурно – неважно, из слабоволия или жалости к тебе. А ты… как же ты, оказывается, нахален и невыносимо глуп!
– Прекрасная дама, не ведающая снисхождения и жалости, чем мне заслужить твое прощение?..
Его губы оказались совсем близко, почти касаясь ее губ, слова – точно поцелуй. Анастази отпрянула.
– Сколько можно об одном и том же?.. Образумься! Что творишь? Ты знаешь, как в Вальденбурге обходятся с теми, кто соблазняет чужих жен?
– Я болен, моя королева, и плохо понимаю, что делаю. Голова кружится, мне думается, у меня жар…
Придвинувшись еще ближе, Лео опустил голову ей на колени. Королева нехотя коснулась ладонью его лба.
– Не замечаю никаких признаков недуга.
– Поверь, моя великодушная госпожа, я весь горю.
Анастази усмехнулась. Глупая, фривольная игра начинала забавлять.
– Теперь не зима и даже не осень, когда северные ветры приносят в Вальденбург дожди и первую стужу. Отчего же у тебя может случиться жар, Лео?
– Мой недуг зовется любовным томлением, госпожа. Мне нет покоя, я жажду услады, как путник в пустыне жаждет воды. Но, быть может, ты желаешь, чтобы я обезумел и погиб, подобно несчастному Келедону?.. Только скажи, я не стану противиться твоей воле…
Роль свою он разыгрывал довольно искусно – но слова казались надуманными и утратившими первоначальную чистоту от постоянного повторения. Множество раз она читала подобное, слышала в песнях…
Анастази смотрела на него, в который уже раз удивляясь этой невероятной наглости, притворявшейся любовью, а потом сказала:
– Поистине, твои великие страдания достойны великого сожаления! Что ж, мой верный менестрель, я знаю одно надежное средство, которое может тебе помочь. Идем со мной.
Ей пришла в голову мысль, которую следовало исполнить, пока красота ее не потускнела и не потеряла своей привлекательности; Анастази поднялась, взяла Лео за руку, потянула прочь из каминного зала. Менестрель повиновался, следуя за ней по узкой лестнице, ведущей прямо на первый этаж, мимо галереи и Большого зала.
– Идем-идем, – то и дело повторяла Анастази, но Лео не нужно было подгонять – воображение и так рисовало ему весьма сладостные картины.
Альма, со светильником в руке, следовала за ними. Густая тьма таилась в залах, закоулках длинных коридоров, но не осмеливалась выползать и соперничать с рыжим светом живого пламени.
Так они миновали замковую кухню и подсобные помещения, спустились в подземелье, где, связанные длинными переходами, располагались кладовые. У самой лестницы королева на мгновение остановилась.
– Альма, останься здесь. А ты, мой любезный менестрель, возьми светильник и следуй за мной… если тебя не страшит это подземелье. Я слышала о нем множество историй одна страшней другой…
От Лео не укрылась насмешка, сквозившая в ее голосе, но он счел это проявлением забавной женской гордости, нежелания изъявлять полную покорность любовнику. Что ж, если ей хочется прежде поиграть, то он тоже не против!
Темный коридор сделался совсем узким; теперь королева и менестрель шли рядом, рука об руку, как заговорщики. Лео приходилось то и дело сбавлять шаг, чтобы не наступить на подол ее платья.
И вот наконец тяжелая дубовая дверь, рядом с нею пара дверей поменьше. Полукруглый потолок низко нависает над головами, мягкий земляной пол чуть пружинит – наверняка останутся следы…
Лео утвердил светильник в неглубокой нише. Тусклого, неровного света хватало, чтобы увидеть нижнюю часть двери и щеколду, на которую она запиралась.