Цветы для наглых

В те далекие дни он считал Анастази фон Зюдов своей невестой; она его – женихом. Но жизнь распорядилась иначе, и не было ни его, ни ее вины в том, что супругами они так и не стали.

Тем временем Клаус Фогель спросил, в чем состоит нынешнее посольство благородного барона. Кристоф Хаккен почтительно поклонился государю, потом дамам.

– Вольф, король Тевольтский, герцог Инхальдебургский, господин Восточной и Северной марки, князь Таннервельде, по всей братской любви и дружбе, посылает вызов на поединок – не со злым умыслом и не по наущению врагов, но дабы доставить великому королю Торнхельму Вальденбургскому удовольствие и порадовать прекрасных дам, – барон говорил медленно, торжественно, хотя каждая фраза вызова была хорошо известна, ибо не менялась уже много лет – в нее лишь вплетались новые имена. – И если мой возлюбленный брат, великий король Торнхельм, пожелает принять вызов, то пусть возьмет у моего посланника этот меч и назовет имена судей, дабы они могли встретиться с моими…

Послеполуденное солнце заливало светом Большой зал, и вальденбургские флаги казались ослепительно-алыми. Наконец король поднялся со своего места и сделал шаг навстречу гостю. Тот опустился на одно колено и подал королю меч и грамоту, почтительно склонив при этом голову. Торнхельм принял их и поднял вверх, так, чтобы присутствующие могли их видеть.

– Завтра я назову имена выбранных мною судей и разошлю гонцов во все края моего королевства. Но им понадобится время, больше времени, чем то бывает обычно – мои владения велики. Тебе же говорю, что ты исполнил свое посольство, барон Хаккен, и можешь оставаться в Вальденбурге сколько пожелаешь, или перебраться в Леден, ожидая прибытия твоего сюзерена – если посчитаешь, что мой дом недостаточно роскошен для тебя…

– Мне ведомо, сколь обширны твои владения, как быстры в них реки и дремучи леса… Но все же, с твоего дозволения, я желал бы остаться здесь, о великий король, – смиренно ответил Кристоф, не поднимая головы. – Мой сюзерен велел мне каждодневно и ежечасно быть в твоем распоряжении. Сам же он намеревался отправиться в путь после великого праздника, и, если никакие обстоятельства не задержат его, то прибудет в Вальденбург не позже, чем через две седмицы от указанного дня.

– Что ж, – Торнхельм коснулся его плеча правой рукой, показывая, что барон может подняться на ноги; затем повернулся к щедро накрытому столу. – Присоединяйся к нам, барон – будь возлюбленным гостем и прими нашу дружбу.

Барону Хаккену было приготовлено почетное место по правую руку от короля, рядом с герцогом Лините. У Анастази не было возможности заговорить с ним, не привлекая общего внимания. А ей хотелось спросить, каково было настроение короля Вольфа, когда он поручил Кристофу выполнение этой миссии – но она только молчала, улыбалась и поднимала кубки то за здоровье своего супруга, то за военные успехи самого барона, то за мудрость и величие его сюзерена, короля Вольфа.

Лео Вагнер, сидя на скамье в центре зала, между двумя рядами столов, наигрывал на маленькой арфе с посеребренной декой мелодии одна прекрасней другой, и время от времени поднимал от струн задумчивый, темный взгляд.

Совсем как тогда, во время прогулки в зимнюю бурю, и потом, в темных замковых залах. Тогда он смотрел на нее точно так же. Тогда им было отчего тревожиться и чего опасаться…

Все это постепенно отдалялось от нее нынешней, и с каждым прожитым днем она становилась спокойней и мудрее – или, во всяком случае, хотела таковой казаться. В ее сердце не было сожаления – но прошлому следует оставаться в прошлом.

Она невольно задержала взор на Гезине Фем. Та сидела за столом между своим отцом и старшим братом, спокойная, уверенная в себе. Медленно, аккуратно брала куски мяса тонкими белыми пальцами, не забывала подбирать рукава прежде чем взять кубок. Строго соблюдая приличия, улыбалась лишь уголками губ и всякий раз медлила, словно оценивала, достойно ли услышанное улыбки.

Как ее славно охраняют – словно изумруды из сокровищницы султана Эльмеда! Ну и что ж, что спесива, холодна, высокомерна? У нее белокурые волосы, покатые плечи, взгляд столь проницательный, что от него не спасет и самый прочный щит. Нельзя не влюбиться в такой взгляд, в ум, изысканные манеры и немалое приданое – и не будь ее отец так чванлив, она бы уже вполне могла стать женой какого-нибудь рыцаря, матерью его детей…

Взгляни же на нее, взгляни хоть раз! Услади ее слух, спой для нее хотя бы одну песню! Может быть, она – или другая? – соизволит заметить тебя. И если это произойдет, я поверю, что ты вскоре забудешь меня, как и подобает мотыльку, летящему на любой огонь…

Быть может, я возненавижу тебя за твою неверность, и наконец найду силы забыть.

Время от времени сквозь гул голосов и музыку до слуха королевы долетали обрывки фраз, смех, шепот. Анастази отчетливо расслышала реплику баронессы Хедеркасс – мол, каждый служит своему господину как умеет, и менестрель, несомненно, знает, как расположить к себе, ибо это самое ценное для подобных ему, кто зависит лишь от милостей богатого и знатного покровителя – равно как и от умения этого покровителя найти. Нотти Эццонен отвечала на это, что все сказанное верно, но тем не менее не дает простолюдину права держаться так, словно двадцать поколений его предков служили тевольтским королям верой и правдой, мечом и самой своей жизнью.