Цветы для наглых

Но стоило королеве увидеть Лео Вагнера, ехавшего среди рыцарей ее супруга, чуть позади сыновей Себастиана Фема, увидеть, как изящно, держа поводья в одной руке, а другую уперев в бедро, менестрель восседает на гнедом жеребце, покрытом богато украшенной попоной – и стройное здание ее рассуждений рассыпалось в пыль, простерлось у ног. Присутствие же мужа стало камнем на шее, душащей веревкой, тяжким и ненужным обременением.

Низко кланяясь супругу – так, что длинные края головного платка коснулись каменного крыльца – королева крепко прикусила губу от досады и злости.

Она поняла, что Лео намеренно занял именно это место в кавалькаде – держась позади куда более родовитых царедворцев, чтобы не вызывать их гнева и зависти, но так, чтобы быть легко отличимым от простых воинов. Впрочем, по его одежде, оружию, сбруе его коня любому становилось понятно, что менестрель богат почти как король – хоть кичиться этим при его происхождении было довольно неразумно.

Он же был уверен, что ей непременно бросятся в глаза его стать и красота, светлые кудри, богатая одежда, и быстро взглянул на нее, пока все они стояли у крыльца – но королева лишь на мгновение задержала на нем взор, не выражавший ровно ничего.

На самом деле сердце ее колотилось, словно попавшаяся в силки птица. Но боязнь разоблачения брала верх над страстью, и, когда Лео, выбрав удобное время, преподнес королеве драгоценный подарок, у Анастази хватило сил не взять открытую шкатулку из протянутых рук, не начать перелистывать страницы затейливой книжицы – не говоря уже о том, чтобы коснуться пальцев менестреля, густо унизанных серебряными кольцами.

В маленьком зале на втором этаже главной башни они беседовали в присутствии Альмы; служанка осталась стоять у самой двери, пытаясь одновременно чутко прислушиваться к шагам на лестнице и не упустить ни слова из того, о чем говорят ее госпожа и менестрель. Лео спустился сюда из находившейся на самом верху караульной комнаты, куда поднимался якобы для того, чтобы осмотреть окрестности.

Анастази сидела, придерживая на коленях маленький букет глянцевито-желтых первоцветов, которые Альма собрала для нее в лесу близ замка, и смотрела на менестреля, откинувшись на спинку кресла так, что почти полулежала в нем; излишне томная поза, думалось Альме, безмолвно наблюдавшей за королевой.

– Чем это я обязана таким подаркам, любезный менестрель?!

Лео смотрел то на нее саму, то на цветы в ее руке.

– Знаешь ли ты, как эти скромные цветочки называются там, где я родился, моя королева? По поверью, их обронил сам…

– Нет нужды пересказывать столь известную легенду, Лео, а тем более искажать ее смысл, – прервала его Анастази. Менестрель заметил испуг, мгновенно промелькнувший в ее глазах, серо-зеленых сейчас, при свете дня, когда в зале не была зажжена ни одна свеча. – Это не ключики от твоего земного рая, каким бы ты его себе не представлял. Отвечай на мой вопрос.

– Моя королева, – произнес Лео, нежно улыбаясь. – Прежде я не думал, что можно найти сокровища, подобные этому, когда отправляешься охотиться в окрестности Стакезее, но мир полон чудес, и едва ли нашего скромного воображения хватит, чтобы представить себе их все. Так позволь же мне…

– Если таков твой вклад в пополнение вальденбургского книгохранилища, разумнее поднести его королю. Подобные подарки не делаются тайно.

Было ясно, что этот дар не предназначался для королевской сокровищницы, и у королевы защемило сердце от огорчения и неприязни к Торнхельму. Но она напомнила себе, что уже сделала выбор, и добавила:

– Я стараюсь относиться к тебе, Лео, с тем же доверием, что и твой сюзерен, великий король Вольф, и уважать, как уважает мой супруг. Я, как и подобает королеве, не напоминаю тебе, сколь сложными были твои взаимоотношения с моей семьей, веря, что с течением времени люди могут раскаиваться и меняться к лучшему. И я верю, что твое теперешнее желание порадовать меня не имеет под собой никаких двусмысленных намерений. Но все же прошу впредь не создавать положений, которые могут выставить тебя в дурном свете и стать источником множества неприятностей. Ты – посредник между королем Торнхельмом и королем Вольфом, Лео, и себе не принадлежишь.

– Госпожа моя… – Лео все еще держал в руках злополучный песенник, и чувствовал себя деревенским неучем, которого обвели вокруг пальца – а это ощущение всегда было для него нестерпимо ненавистным. – Мое присутствие тебе неприятно? Что изменилось за время, пока я сопровождал твоего супруга в его, без сомнения, весьма необходимой поездке?

Анастази склонилась к нему и произнесла чуть тише – так, что ее обычно звонкий голос не разнесся эхом по залу, а прозвучал спокойно и доверительно:

– Не нужно вопросов, милый Лео. Пустые слова, сплошь суета. Я тоже не буду многословной. Тебе, быть может, и неважно, о чем шепчутся за твоей спиной… Отрадно, что ты можешь себе позволить больше, чем я. Но нам суждены разные пути. Жаль, что приходится напоминать тебе об этом.

Она отдернула руку, к которой он хотел прижаться губами, и продолжала, уже более резким тоном:

– Сплетни – неотъемлемая часть твоего ремесла. Да и что могут болтать про менестрелей? Что они ищут себе богатых покровительниц, а то и покровителей? Вот уж великая новость! А я…