Цветы для наглых

– Ты понимаешь, что вел себя недостойно, мой принц?.. Что скажет король, когда узнает о том, что вы нарушаете его запрет? Как смеешь ты огорчать государя?!

– А зачем он все время повторяет, матушка?.. – Отто махнул рукой в сторону младшего брата; Юрген, в свою очередь, показал ему язык. Заметившая это госпожа Экеспарре недовольно покачала головой.

– Поверь мне, Оттхе, в его возрасте ты задавал его величеству, твоему отцу, немало разных вопросов, и вовсе не стеснялся повторять их изо дня в день, промолвила Анастази. – И король терпеливо отвечал тебе, ибо нет ничего зазорного в том, чтобы спрашивать о непонятном. Никто не насмехался над тобой, так что изволь вести себя сообразно твоему положению… Вильберт! Отчего ты не объяснил принцу, что истинный властитель никогда не обидит слабого? Что ударить брата – великий грех? Злосердечие государя – беда для королевства!..

Вильберт тоже склонил седую голову.

– То моя вина, моя королева. Я приму любое наказание.

– Ты его получишь, не сомневайся. Впрочем, как и остальные. Ты, Отто, потому, что ведешь себя недостойно наследника вальденбургских владык; ты, Юрген – ибо ты чересчур вспыльчив, негоже бросаться на противника, не рассчитав своих сил.

Эрих, явившийся в зал вместе с остальными и стоявший неподалеку, хмыкнул. Анастази быстро взглянула на него.

– Тебя же, мой первенец, я осуждаю за то, что ты подначиваешь своих братьев, а это – самое дурное, что может сделать тот, кто старше и разумней.

Эрих не вассал вальденбургского государя, и, скорее всего, никогда им не станет, но разве так должны относиться друг к другу братья?..

Торнхельм никогда не запрещал Анастази уделять сыну столько времени и сил, сколько она считала нужным. Однако Эрих вел себя глупо и заносчиво, и этим мог себе навредить, о чем она и сказала сыну позже.

– Тебе оказана великая честь, Эрих. Ты живешь как принц, воспитываешься вместе с родными детьми короля. И как поступаешь в ответ? Сын, запомни, неблагодарность – черта, свойственная лишь людям подлого происхождения. Подумай, какое впечатление твои выходки производят на окружающих. Если господин ведет себя дурно, то неблагородная чернь, глядя на него, и подавно не станет соблюдать никаких приличий.

Эрих сделался мрачен – мать всегда порицала его несдержанность, а возражения только усугубляли дело, и он не смел перечить, хотя очень желал оправдаться. Наконец, не придумав ничего лучше, выпалил, что отправится в Тевольт, ко двору короля Вольфа, если ей будет угодно дать на это свое материнское благословение.

Анастази рассмеялась.

– А ты уверен, что тебя там ждут, мой возлюбленный сын? И чем тебе не по нраву двор вальденбургского короля?..

Юный барон Кленце только мотнул головой. Ему не терпелось вернуться к своим товарищам, пажам и оруженосцам, чтобы выяснить, кто сильнее и смелей, в очередном потешном бою. Или же вместе с Удо Лантерсом пробраться на кухню или в комнату служанок и устроить там переполох…

Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу, то и дело поднимал взгляд к высокому потолку.

Пора уже приучать его к какому-нибудь делу, достойному его титула и требующему сосредоточения. Нужно только посоветоваться с Торнхельмом – пусть король скажет, какое дело кажется ему более достойным юного барона Кленце… А то играется, точно жеребенок, думала Анастази, глядя на сына, вот–вот пустится вскачь.

Королева ожидала возвращения супруга с радостным нетерпением, желая выказать ему свою преданность, развеять сомнения, которые, вполне возможно, могли появиться у него за эти несколько месяцев.

Когда с ним вместе вернется и Лео, она найдет способ напомнить ему о том, что он здесь лишь посланец короля Вольфа и ему следует заниматься исключительно делами Тевольта. Он примет это безоговорочно, как и должно принимать любую волю королевы. И, в конце концов, даже очень опечаленного мужчину может утешить красивая и покладистая женщина, которую – разумеется, с дозволения королевы, – направит к нему Альма.

От этого подарка он точно не откажется, ибо жадность – ему сестра.

Так она думала и в тот день, когда король вместе со своей свитой вернулся в Вальденбург. Над большим отрядом реяли алые штандарты, и Анастази гордо улыбнулась, увидев королевский герб – ведь это ее рука изображена лежащей на холке вальденбургского волка, готовая приласкать, направить – и удержать от стремительного прыжка…

Торнхельм ехал впереди своих рыцарей, как и полагается истинному королю-воину – могучий всадник на рослом вороном жеребце, – и Анастази махнула ему платком; рассмеялась, увидев, как он поднял руку в ответ.

Всадники неспешно продвигались по мосту и еще не достигли первых ворот. Но даже когда миновали их, оставили по правую руку круглое, с узкими, высокими окнами строение капеллы, и подъехали к внутренним воротам, у Анастази и Евгении все еще оставалось достаточно времени, чтобы спуститься вниз и там встречать повелителя на широком крыльце, возле радушно распахнутых дверей. Там королева, герцогиня и их фрейлины остановились, улыбающиеся, чуть взволнованные, и легкий ветерок овевал их лица, щеки, тронутые нежным румянцем, который так идет женщинам.