Страница 6 из 184
Торнхельм, однако, ничего не ответил, и Анастази не стала продолжать – ей всего лишь хотелось обратить внимание мужа на эти, и так довольно очевидные обстоятельства. Кроме того, она хорошо знала, что он не имеет привычки спешить в обсуждении важных вопросов.
Воистину, сейчас не место и не время для подобных речей. Она заговорит об этом позже, когда они останутся наедине, и Торнхельм, ублаготворенный трапезой и представлением, будет расположен к беседе.
Анастази никогда не спрашивала сестру, жалеет ли та, что позволила чувствам возобладать над разумом и вступила в любовную связь с герцогом Лините. Королева не сомневалась, что Евгения не станет лукавить, но отчего-то не решалась начать разговор, и в конце концов перестала об этом думать, сочтя, что, должно быть, нужные слова не находятся оттого, что выспрашивать о подобном неуместно.
Именно из-за этой много лет длящейся связи Евгения оказалась вдали от родного дома и всего, что привыкла называть своим. За четыре года пребывания в Вальденбурге она ни разу не видела свою единственную дочь, и это является самым ужасным последствием ее необдуманного поступка. Однако просить о свидании означает возобновить переговоры с ненавистным мужем, а она даже вспоминать не желает о годах, проведенных в замке Беллераух. Она по-прежнему жена герцога Оливера Рюттеля – и, в отличие от него, лишена возможности самостоятельного выбора. Разве что только при участии своего сюзерена. Расставание с герцогом было отнюдь не мирным, имущественные вопросы не улажены, и на родину возвращаться небезопасно, ведь в землях, держащих руку короля Вольфа, герцог вполне может преследовать ее как неверную жену и наказать так, как сочтет нужным…
По знаку распорядителя распахнулись двери, и музыканты вошли в зал, друг за другом, разодетые в самые яркие свои одежды; бубенчики, пришитые к подолам их недлинных, выше колена, туник, мелодично позвякивали. Двое из них пели, сопровождая пение игрой на гитерне и тимбре, остальные играли на различных музыкальных инструментах или жонглировали, демонстрируя свою ловкость. Сначала прозвучала «Легенда о рыцаре Эльстраме», а потом, неожиданно для всех – «Вчера наш король приехал в Леден», которую Торнхельм особенно любил, несмотря на то, что сложили ее не при дворе.
– Остается лишь подивиться предупредительности Лео Вагнера, который, несомненно, подучил музыкантов сыграть ее именно теперь, – прошептала сестре Евгения. – Во всяком случае, я бы ничуть не удивилась, если бы это оказалось именно так, ибо никогда еще не слышала ее звучащей во время большого праздника.
Королева успела заметить, как поморщился Себастиан Фем, главный сокольничий ее супруга, считавший, по-видимому, что простонародным песням не должно украшать королевское пиршество.
Поняв, что королева наблюдает за ним, он, впрочем, тут же принял подобающий вид – бодрый и залихватский, насколько позволял его возраст, словно похождения молодых и неродовитых ратников, воспеваемые простым, далеким от придворной изысканности языком, и вправду пришлись ему по душе.
Сегодня король желал сам попотчевать особенно дорогих ему гостей, и потому, едва в зал внесли главное блюдо – жареного оленя, щедро политого горячим, острым ореховым соусом, – собственноручно отделил от туши, заблаговременно разрезанной на четыре части, несколько больших кусков, которые слуги поднесли по очереди сначала Свену Лините и Евгении Рюттель, а потом и некоторым из тех гостей, чье происхождение позволяло занимать места ближе всего к королевскому столу.
Лео тоже удостоился королевской милости, хоть и не был дворянином. Слуга поднес ему угощение, а Торнхельм, улыбаясь, сказал, что, зная, насколько король Вольф доверяет менестрелю, считает хорошим знаком то, что именно Лео прибыл в Вальденбург как его представитель и доверенное лицо.
Менестрель, весьма польщенный, низко поклонился королю и всем собравшимся и ответствовал, что для него это тем более великая честь, ибо есть множество людей родовитых и, по его мнению, гораздо более достойных. Но велению своего короля он перечить не смеет – как и сомневаться в разумности его решений, – и потому не пожалеет никаких сил для того, чтобы между Вальденбургом и Тевольтом всегда царили мир, добросердечие и братская любовь, как и подобает великим королевским домам.
– А он всерьез нацелился получить титул, который ему так и не достался при Густаве, – с улыбкой выслушав речь менестреля, тихо сказал Торнхельм Свену, но Анастази и Евгения прекрасно слышали его слова. – Что ж, таким легко при дворе, подобном тевольтскому…
– Чем больше людей допущено к королю, тем больше возможностей оказаться у власти мерзавцу… или, что куда опасней, дураку, дорогой кузен, – ответил Свен. – Так что я пью сейчас за Вальденбург, за его мудрое уединение и независимость от прихотей чужих властителей.
Он с улыбкой поднял кубок, Торнхельм сделал то же самое. Анастази и Евгения промолчали, ибо и король, и герцог были правы; и все же их правота вызвала у сестер невольное раздражение. Королевство Тевольтское было их родиной – там находились владения отца, барона Эриха фон Зюдова, там они обе жили, пока не перебрались в Вальденбург; там, под присмотром монахинь Цеспельской обители, оставалась дочь Евгении. Слова мужчин прозвучали грубоватой бравадой, ибо Вольфа нельзя было недооценивать – впрочем, и королева, и герцогиня предпочли держать свои сомнения при себе.