Цветы для наглых

Искры вспыхивали, кружились над пламенем, поднимались вверх и таяли вместе с дымом. Запах непросохшей после зимы земли смешивался с ароматом похлебки.

Сидя у огня, менестрель то и дело поглядывал в сторону королевского шатра. Вот подошел Удо Лантерс, склонился, шагнул внутрь. Плотная ткань не пропускала свет, но Лео знал, что сейчас король Торнхельм беседует со своими вельможами –а позже выйдет к своим рыцарям и разделит с ними скромную походную трапезу.

Как, должно быть, скучно в такую ночь Анастази, в отсутствие и мужа, и любовника, одной в пустой постели!

Менестрель готов был воспевать долгие ночи, бури, неохотную весну множеством канцон и стихов, если бы находил время на то, чтобы сочинять. До наступления месяца лат и плуга оставалось совсем немного, на реках трещал лед, и даже темные балки и овраги Эсвельского леса заполонили медуница и пролеска; в это время в королевский замок прибыл гонец от короля Вольфа.

Сборы продолжались недолго. Через день король Торнхельм, сопровождаемый многочисленной свитой, покинул Вальденбург. Миновав Эсвель, выбрались на старую дорогу до гор, полузаброшенную из-за множества россказней о цвергах – якобы им пришлись по нраву эти болотистые места. Многие опасались продолжать путь в сумерках, но вальденбургский король не придавал значения нелепым выдумкам, и лишь посмеивался над опасениями своих спутников. Объехали стороной Штокхам и лишь на несколько часов остановились в Фелльбахе – король не пожелал задерживаться ни в городе ярмарок, ни в местечке, славящемся своим пивом.

Горы показались на третий день пути. Равнина сменилась пустошью, и далее путь лежал через неприветливые и малозаселенные земли, где плохо произрастали злаки и еще хуже – плодовые деревья. Здесь продвигались медленно, тщательно выбирая дорогу среди рассыпанных валунов, покрытых мхами – похоже было, что еще недавно великаны, забавляясь, швырялись ими друг в друга, как дети швыряют снежки или комья глины.

В предгорьях, там, где торговые караваны пробирались через ущелье, называемое Кошачьим Лазом, чтобы следовать вглубь королевства, короля Торнхельма ожидали король Вольф, граф фон Реель, барон Хаккен, с которым король в последнее время сошелся довольно близко.

…Хальмдаль, маленькое поселение, в котором встретились два короля, процветало. Купцы, направляющиеся от побережья вглубь страны, непременно сворачивали сюда, чтобы пополнить запасы и отдохнуть в относительной безопасности; отсюда извилистая дорога вела в Стакезее, где сходились многие торговые пути. В местных заведениях рассказывали о чудовищах севера и богатствах юга, обильно сдабривая быль небылицами, столь же щедро угощали, а женщины были не слишком неприступны – словом, за сходную цену путник мог получить все, что пожелает. Они пробыли в Хальмдале несколько дней, а после проделали еще долгий путь, прежде чем расстаться на одном из перекрестков Большого торгового тракта. Успели поохотиться, успели посмотреть несколько представлений на весеннем празднике в Стакезее…

Было затравлено немало оленей и кабанов, немало отпробовано сладких, соломенно-золотых унгарских вин, которыми пожелал удивить своих гостей король Торнхельм. А сколько женщин улыбались пригожим, богато одетым всадникам королевской свиты!

Лео ехал, не удостаивая их и лишним взглядом, хотя прекрасно знал, что уговорить любую не составит труда; достаточно вести себя учтиво и выказать щедрость. Это всегда производит впечатление, особенно когда рядом натужно пыхтит, словно тащится на своих двоих, а не едет верхом, кто-нибудь вроде Гетца фон Рееля, которого с усилием тащит на себе даже крепкий фризский жеребец.

Менестреля много расспрашивали о том, каковы порядки и обычаи в соседнем королевстве, всегда ли там радушно принимают послов и предоставляют им столько свобод. Предполагали, вызвано это недальновидностью и небрежностью, или же в этом кроется какой-то тайный умысел… Он же был любезен, но осторожен в суждениях и особенно старался, чтобы собеседники не замечали, как радостно ему говорить о Вальденбурге, ибо с каждым словом как будто возвращался туда, прикасался к руке королевы, шел вместе с ней по длинным переходам.

Счастье не терпит огласки, от палящего зноя гибнут даже самые стойкие цветы. Потому молчи о сладостной награде, которую снискал. Пусть твои уста будут немы, даже если сердце переполнено счастьем, а тело – томлением в ожидании новой встречи!

…Анастази, по-видимому, тоже помнила об этом первом правиле любви, и не оказывала Лео ни единого знака внимания, ни одного жеста сверх положенных безразличной вежливостью. Но судьба, как известно, благоволит упорным и верным любовникам. Однажды королева пожелала выехать на прогулку в сопровождении нескольких фрейлин и пажей. В пути их застигла буря – одна из тех мрачных, неистовых бурь, что случаются весной как напоминание, что всякая радость преходяща, – и на сей раз Анастази и Лео действительно отстали от остальных. Когда после изматывающих скитаний по лесу, продрогшие и усталые, они наконец выбрались к охотничьей хижине, приютившейся на самом краю густого ельника, ни у королевы, ни у менестреля как будто не было и мысли о том, какую службу может им сослужить это скромное убежище.

– В такую непогоду может показаться, что здесь тепло, – вздохнула Анастази и сбросила тяжелую, промокшую насквозь накидку. – Но хорошо бы все же развести огонь…

Возле стены обнаружилась вязанка хвороста и небольшой запас дров, которые, по счастью, оказались сухими. Лео собрал ветки помельче, сложил в очаг. Взял трут и огниво. Анастази наблюдала за менестрелем, не стесняясь, ибо, кроме него, любоваться здесь было решительно нечем – всю обстановку составляли тяжелый, грубо сколоченный стол, пара лавок, охотничий скарб и несколько глиняных сосудов, заглядывать в которые у королевы не было никакого желания.