Страница 55 из 184
…Слабый лунный свет проникал сквозь узкие окна, расположенные выше человеческого роста, едва рассеивая темноту. В глубокой оконной нише, словно нарочно для тайных любовных встреч, было устроено место – две скамьи друг против друга в коротком отростке, сжатом стенами.
Прошло довольно много времени, прежде чем Лео заметил слабый трепет живого огня – то был светильник: менестрелю подумалось, что служанка или фрейлина идет рядом с королевой, освещая узкую лестницу.
Если бы он услышал, что вместе с Анастази поднимается и ее свита, то не стал бы обнаруживать себя и ушел бы незаметно. Но королеву сопровождала только Альма – видимо, с придворными дамами Анастази распрощалась еще в Большом зале.
Они поравнялись с окном, и Альма быстро кивнула менестрелю. Тогда только Лео приблизился, низко склонился. Анастази, поколебавшись, все же поспешно подала ему руку, но не остановилась.
– Отчего ты не уехал вместе со своим господином?
– Мой король пока не потерял надежды убедить твоего мужа, что ему не должно быть все равно, заключит Цеспельское графство союз с Тевольтом или станет содействовать Конраду в его честолюбивых замыслах...
– Ах, так…
Анастази снова умолкла. Удивляясь ее холодности, Лео шел рядом, не замечая, что она невольно ускоряет шаг.
– Ты не заговариваешь со мной, не хочешь на меня смотреть… Чем я прогневил тебя, моя госпожа?
– Ты слишком беспечен, Лео. Мне это не по душе.
– Даже мои собственные слуги не знают, где я сейчас и что делаю, тебе нечего опасаться. Назначь же место и время… Клянусь, я приду туда раньше, чем ты успеешь договорить, – Лео поймал ее руку, быстро поднес к губам. – Все противно мне, когда тебя нет рядом. Постель холодна и пуста, как засыпанная снегом равнина, и кажется темницей, а не ложем отдыха и наслаждений…
На сей раз Анастази остановилась, и теперь внимательно слушала его. Не отрываясь, смотрела в светло–серые, поблескивающие в слабом, холодном свете глаза. Луна то и дело пряталась за рваные облака, и тогда под сводами мгновенно сгущался мрак.
Королеве пришло в голову, что все это – какая–то коварная игра, затеянная с целью опорочить ее перед мужем, выставить его на посмешище… Но кем и зачем?
Лео, улучив момент, нежно прикоснулся губами к ее губам. Анастази отшатнулась, словно он был не любовником, а врагом, быстро прикрыла лицо краем платка.
– Не заставляй меня сожалеть о привязанности к тебе! Назойливые поклонники хуже прорехи на платье – и видно отовсюду, и зачинить нельзя!
…Она вошла в спальню, где уже были потушены свечи, быстро сбросила расшнурованное Альмой платье. Плотней притворила ставни. Спряталась от ночной прохлады под теплое покрывало.
В чем в чем, а в дерзости этому проходимцу не откажешь! Как он осмелился бросить ей вслед столь отчаянные и в то же время безмерно самоуверенные слова?
«Моими чувствами не вольна распоряжаться даже ты, королева! Я все равно стану ждать, пока ты придешь. Пусть даже это будет всего лишь твой пустой каприз…»
Торнхельм спал так крепко, что, кажется, не почувствовал, как она обнимает его, утыкается носом в изгиб шеи, чуть повыше плеча. Некоторое время Анастази пыталась подстроиться под его дыхание, но все время сбивалась, и сон никак не желал приходить, только множилось беспокойство.
Когда постель стала слишком жаркой, Анастази осторожно, чтобы не разбудить мужа, поднялась и принялась мерять шагами опочивальню. Медленно ступала по мягкому гимиану, поддергивала босой ногой волочащийся, точно шлейф, подол нижней рубашки.
Хотелось вина, прохладного или подогретого – все равно, и проще простого было бы велеть принести, но вместо этого королева кружила и кружила по комнате, пока совсем не озябла. Тогда остановилась у ложа и долго стояла, сцепив опущенные руки, дрожа от холода, но не смея вернуться в постель.
– Отчего не спишь? – тихий голос мужа заставил ее вздрогнуть. Зашуршало отброшенное покрывало. Торнхельм придвинулся к краю ложа, погладил жену по бедрам. – Откуда в тебе это беспокойство нрава, Ази…
Анастази совсем не желала сейчас его объятий. Но так памятно было недавнее свидание с Лео Вагнером, что в ответ на нежное прикосновение она повернулась к мужу, присела рядом, придвинулась вплотную. Поцеловала по очереди три длинных шрама на его груди – знак супружества, того, что он навеки принадлежит одной женщине, и, пока он здесь повелитель, другой королеве в Вальденбурге не бывать.
Он склонился к ней, огромный, широкоплечий, чуть медлительный. Она почувствовала себя неспособной противостоять ему, слишком хрупкой по сравнению с его мощью – как чувствовала часто во время их близости; но раньше это было сладко, а теперь вызывало отторжение. До такой степени, что ее собственная плоть возражала происходящему, отказывалась соединяться с супругом, мешала ему.
…Торнхельм вздохнул, как ей показалось, с некоторым недовольством. Анастази не нужно было смотреть на него – она и без того знала, что он сейчас покачивает головой, и пряди седеющих волос лезут ему в глаза.