Цветы для наглых

Евгения выразила свои согласие и благодарность в самых пышных выражениях, особо подчеркнув то, как драгоценно для всего рода фон Зюдов такое внимательное отношение сюзерена. Король рассмеялся:

– Я лишь отвечаю любовью на любовь и преданность, и уверен, что следует быть снисходительным к оступившимся – при условии, что они не упорствуют в своих заблуждениях, а проявляют должные усилия, чтобы спасти свою честь и восстановить доброе имя. Именно этим тебе и следует заняться, а потом, когда появится достойный человек… И помни, я желаю тебе только добра, и ты еще не раз поблагодаришь меня за мое решение.

Подал ей руку, ладонью вниз, показывая, что беседа окончена и он желает остаться один. Евгения коснулась губами драгоценных камней – рубины, изумруды, агаты, оправленные в золото.

– Позвольте мне еще раз поблагодарить вас, мой повелитель. Не сомневаюсь, что действительно когда-нибудь буду вам благодарна – время рассудит нас, как ему и свойственно. Вы правы, оберегая меня от немедленного возвращения в родные края – которые, не скрою, я хотела бы увидеть вновь. Но я так привыкла к Вальденбургу, что мне будет трудно теперь воспринять иные правила… Да и танцы с двумя дамами мне не по нраву. К тому же не делают чести мужчине, ибо он или не знает, которую выбрать, или же не влюблен ни в одну из них.

– Разумно, – Вольф вновь рассмеялся. – Если бы женщинам дозволялось присутствие в Королевском совете, я непременно пригласил бы тебя, и весьма внимательно слушал бы твои речи… О твоей просьбе я не забуду. Если найдется достойное решение, можешь рассчитывать на мое содействие, герцогиня. Теперь ступай.

Евгения снова поклонилась ему, прежде чем покинуть клуатр.

Едва войдя в зал первого этажа, герцогиня почувствовала дурноту, и ей пришлось опереться на руку подбежавшей служанки. Вилетта помогла госпоже присесть на скамью, засуетилась, отыскивая в своей поясной сумке склянку со снадобьем, но Евгения отвела в сторону ее руку:

– Не нужно! Неужели теперь простое головокружение считается болезнью?

Она предпочла бы побыть в одиночестве, но Лео Вагнер, только что появившийся в зале, уже направлялся к ней, и герцогине ничего не оставалось, кроме как небрежно кивнуть в ответ на его почтительное приветствие. Ей пришлось провести еще некоторое время в его обществе – менестрель вызвался проводить ее, сославшись на то, что в противном случае и король, и в особенности королева будут весьма им недовольны.

Евгения невольно улыбнулась.

– На сей раз, Лео, ты перещеголял сам себя! Что ж, идем. Не следует гневить короля и королеву.

– Герцогиня, я сожалею, что мой совет обратиться с прошением к королю не был тебе полезен, – сказал Лео, воспользовавшись тем, что в одном из переходов служанка немного отстала и не могла слышать его тихого голоса. – Поверь, я говорю от чистого сердца. Неужели его величество отказал тебе?

– Наша беседа с королем была разумна, пристойна и весьма полезна – как и всякая беседа мудрого сюзерена и верного вассала. Если ты хочешь предложить мне какую-нибудь сомнительную уловку, Лео, то стараешься напрасно.

– Я лишь хочу напомнить, что волк берет свое силой, а человек – хитростью. Если вдруг – позволяю себе только предположение, прекрасная герцогиня! – что-то осталось невыясненным между вами… то, возможно, следует выждать некоторое время, а затем написать королеве Маргарите. Пусть твое послание будет омыто светлыми, чистыми слезами, овеяно печалью души. Обращайся к королеве смиренно, но с достоинством, как подобает дочери славного отца. Напомни ей про свою дочь. У королевы и у самой есть одинокий отец и дети…

– Неужто королева Маргарита имеет на короля такое влияние?

Лео на мгновение поднял глаза к потолку, словно раздумывая, в какие бы приятные слова облечь свой ответ.

– Король любит королеву, особенно за то, что она не вмешивается в его дела. Не стоит думать, что по первому же ее слову он смягчится. Но все же вода камень точит, герцогиня, а другого выбора у вас нет.

– Он сожалеет, что я о нем такого дурного мнения! Вообрази, какая дерзость, моя королева, – Евгения усмехнулась. – Однако весьма искусно изображает из себя влюбленного – «Ее гнев слишком больно вонзается мне в сердце, герцогиня», каково?! В таланте притворяться ему не откажешь…

Анастази внимательно слушала, не глядя на сестру, перебирая в пальцах серебряные пластины длинного пояса.

Тем же вечером Лео, как и повелось, играл и пел для короля, королевы и всех, кто желал слушать. Анастази же вспомнила о скромных весенних цветах, которые он привез с недавней охоты – в дар ей и ее сестре; об иных изысканных нежностях, которые расточал, и вместо радости ее охватила тревога – возможно, эти знаки внимания заметны не только ей одной?!

Королева попыталась заглушить свои мысли вином и песнями, но они оплетали ее, как вьюн оплетает полевые цветы. Она почувствовала, что задыхается, хочет бежать, не разбирая дороги, прочь из великолепного трапезного зала, куда-нибудь, где никто не сможет счесть ее виноватой… Ибо в чем виновна она, кроме любви?