Страница 50 из 184
– Звезды всего лишь раз успели сменить солнце, а я, возвращаясь в Вальденбург, нахожу в тебе такую перемену, мой возлюбленный супруг. Что произошло?
– Вот, изволь полюбопытствовать! – Торнхельм указал ей на лежащий на столе прямоугольник пергамента. – Что скажешь?
Анастази не спеша прочитала. Неприличный намек был весьма прозрачен, и королева почувствовала, как кровь приливает к щекам.
Небрежным, будто бы случайным движением она поднесла листок ближе к груди, чтобы стоявшая рядом Альма не могла ничего прочесть. Сам по себе похабный стишок ничего не значит, а волноваться – значит выдать себя…
Она не ведала, какая причина побудила Торнхельма показать ей это, а потому еще раз пробежала взглядом по строкам, вопросительно приподняла бровь, взглянула на мужа.
– Этот и некоторые другие стишки хорошо известны в небольших княжествах к югу от Рейна – там в большой чести беспутные стихоплеты. Иногда их вирши переписывают и продают на больших ярмарках, вроде леденской или стакезейской. Так же, впрочем, поступают и с картинками… хм, вольного содержания – перерисовывают от раза к разу, потому что людям нравится их рассматривать. Ты знаешь это не хуже меня. Я не могу понять, почему ты так переживаешь из-за этого… Мой драгоценный супруг, позволь узнать, как к тебе попала эта нелепица, так тебя разгневавшая, и следует ли нам отныне запрещать нашему народу веселиться на ярмарках?
– Этакие гадости читает юнец, которому ты во всем потакаешь, забывая, что он прежде всего королевский паж!
– О–о… – протянула Анастази, приложила руку ко лбу, чтобы скрыть облегчение. – Так вот оно что. Ты думаешь, что это способно испортить нрав юноши, к которому ты относишься так ласково, словно он тебе родня?.. Торнхельм, смею тебя уверить, это беспокойство напрасно, ибо...
Она оглянулась на служанку. Поймав быстрый взгляд госпожи, Альма поклонилась и вышла из зала, оставив супругов наедине. Анастази подошла к мужу, встала за спиной, склонилась, обняла за шею.
– Ибо он еще не сорвал даже поцелуя у старшей дочери Альмы, хотя следит за ней, где бы она ни появилась, точно цветок за солнцем. Эта глупость не стоит твоего внимания.
– Ну хорошо, хорошо. Что в Тирбсте?
– Ничего, что может вызвать изумление, ужас или восторг. Из года в год одно и то же – там погублены запасы, здесь разлившаяся река повредила дома, и так далее. Я сделала все, что необходимо, Фогель и Зейдек довершат остальное. О, вот еще что. Баронесса Агте чуть не заполучила себе такую искусную мастерицу…
– А ты отняла у нее добычу?! Я всегда знал, что ты хищная кошка, а не кроткая серна, любовь моя!
– Поверь, все мои усилия окупятся сторицей!.. Желаешь, чтобы я подогрела тебе вина? Здесь холодно.
Торнхельм молча кивнул. Анастази продолжала свой рассказ, не забывая добавлять в нагревающееся вино то щепотку молотого мускатного ореха, то корицу, не замечая, что Торнхельм совсем не слушает ее.
Ее не воспитывали как будущую королеву. Она дочь барона, и могла бы стать придворной дамой, может, даже фрейлиной, окажись ее супруг достаточно ловок в придворных делах. Но не королевой. Потому так неосмотрительна и легкомысленна, потому не умеет или не хочет знать, что следует тщательно скрывать не только ненависть, но и искреннюю любовь, дабы ее чувств не истолковали превратно. Отмахивается от утомительных правил и вносит в жизнь беспорядок – ну истинная буря в доме!
Многие при дворе, без сомнения, предпочли бы увидеть на троне дочь герцога или князя, а не барона – ну или кого-то из собственных дочерей, если уж в выборе супруги могущественному вальденбургскому владыке, как считается, не пристало перечить велению сердца. Не всем пришлось по душе и то, что новая королева – чужестранка, и ее отец – вассал другого короля…
Все это вертелось у него в голове именно теперь, а подтолкнули к тому мерзкие, язвительные слова, неизвестно кем сочиненные.
– Ты и в самом деле очень добра, королева.
– Ты имеешь в виду – добрее, чем следовало бы?..
– Удо выронил эту мерзость, когда разжигал огонь в камине вчера вечером.
– Неужели ты подумал, что мальчишку подучили подбросить ее тебе в мое отсутствие, дабы рассорить нас?
– В Вальденбурге не в чести склоки, но разве я могу поручиться за всех своих придворных?.. А юнца все же следует примерно наказать.
Королева оставила свои приготовления, хотя вино уже исходило теплым, ароматным паром. Подошла, обняла за плечи.
– Я понимаю твою тревогу, мой возлюбленный супруг. И потому прошу всегда помнить, что для истинной любви важны лишь сила чувств и чистота намерений. Небо знает наши помыслы и клятвы, что ему до присутствия еще каких-то свидетелей, столь малозначительных по сравнению с его недосягаемым величием? Люди злы и завистливы, и давно известно, как мало им нужно для того, чтобы начать злословить. Я прекрасно узнала это по себе, потому и удалилась в свое время от двора короля тевольтского.
Торнхельм усмехнулся.